Лёд. Владимир Сорокин

замши, рот залеплен белым пластырем, наручники.

      Вытащили Николаеву из багажника. Она сучила ногами. Подвывала.

      Нейландс достал нож. Разрезал шубу на спине. И на рукавах. Шуба упала на землю. Под шубой было красное платье. Нейландс разрезал его. Разрезал лифчик.

      Средних размеров грудь. Маленькие соски.

      Подвели к березе. Стали привязывать.

      Николаева нутряно завопила. Забилась в их руках. Шея и лицо ее побагровели.

      – Не туго. Чтоб дышала свободно. – Ботвин прижимал дергающиеся плечи к березе.

      – Я туго не делаю. – Нейландс сосредоточенно работал.

      Закончили. Ботвин достал из машины продолговатый белый футляр – холодильник. Открыл. Внутри лежал ледяной молот: аккуратная увесистая головка, деревянная рукоять, сыромятные ремешки.

      Нейландс вынул из кармана рублевую монету:

      – Орел.

      – Решка, – примеривался к молоту Ботвин. Нейландс подбросил монету. Упала. Ребром в снег.

      – Вот тебе, бабушка, и женский день! – засмеялся Ботвин. – Ну что, вторую?

      – Ладно, – махнул рукой Нейландс. – Стучи.

      Ботвин встал перед Николаевой.

      – Значит, детка моя. Мы не грабители, не садисты. И даже не насильники. Расслабься и ничего не бойся.

      Николаева скулила. Из глаз ее текли слезы. Вместе с тушью ресниц. Ботвин размахнулся:

      – Гово-ри!

      Молот ударил в грудину. Николаева крякнула нутром.

      – Не то, детка, – покачал головой Ботвин. Размахнулся. Солнце сверкнуло на торце молота.

      – Гово-ри!

      Удар. Содрогание полуголого тела.

      Ботвин и Нейландс прислушались.

      Плечи и голова Николаевой мелко дрожали. Она быстро икала.

      – Мимо кассы, – хмурился Нейландс.

      – На все воля Света, Дор.

      – Ты прав, Ыча.

      В лесу перекликнулись две птицы. Ботвин медленно отвел в сторону молот:

      – Детка… гово-ри!

      Мощный удар сотряс Николаеву. Она потеряла сознание. Голова повисла. Длинные русые волосы накрыли грудь.

      Ботвин и Нейландс слушали.

      В посиневшей груди проснулся звук. Слабое хорканье. Раз. Другой. Третий.

      – Говори сердцем! – замер Ботвин.

      – Говори сердцем! – прошептал Нейландс. Звук оборвался.

      – Было точно… подними голову. – Ботвин поднял молот.

      – Сто процентов… – Нейландс зашел сзади березы. Приподнял голову Николаевой, прижал к шершавому холодному стволу. – Только – деликатно…

      – Сделаем… – Ботвин размахнулся. – Гово-ри!

      Молот врезался в грудину. Брызнули осколки льда.

      Ботвин прильнул к груди. Нейландс выглянул из-за березы.

      – Хор, хор, хор… – послышалось из грудины.

      – Есть! – Ботвин отшвырнул молот. – Говори, сестричка, говори сердцем, разговаривай!

      – Говори сердцем, говори сердцем, говори сердцем! – забормотал Нейландс. Стал суетливо рыться по карманам: – Где? Где? Куда… ну где?

      – Погоди… – захлопал себя по карманам Ботвин.

      – Тьфу, черт… в машине! В бардачке!

      – Блядь…

      Ботвин