Когда явились ангелы (сборник). Кен Кизи

но Дебри хотел, чтобы они прекратили бороться. – Если человек думает… этим, – неимоверно резко розовая рука выпалила, и из нее пулей выпростался одинокий палец: он уже готов был проделать между глаз Бадди дырку, но замер меньше чем в четверти дюйма от цели, – а не этим, – другая рука, сжавшись в кулак, скользнула от бедра прямо к пряжке ремня Бадди, замерла еще ближе, раскрылась, будто кроткий цветок, и распростерлась над солнечным сплетением, – он, конечно… неустойчив. Как бутылка кока-колы… стоит горлышком на горлышке другой такой же: слишком много веса сверху… и снизу… и ничто их не соединяет. Сечешь… о чем я? Человек должен быть сбалансирован, как хайку.

      Дебри не мог оставить столь напыщенную речь без ответа.

      – А я вижу, что Бадди уступает не столько поэзии, сколько девяноста фунтам.

      – Попробуй-ка сам, – вызвал его Бадди. – Мне интересно, хвастунишка, получится у тебя или нет не уступить хотя бы раз из трех.

      Как только Дебри взял руку Ларса Дольфа в свою, он осознал, что именно заинтересовало Бадди. Хоть у маленькой круглой фигуры и имелось преимущество фунтов в двадцать пять, Дебри сразу ощутил, что весовая категория тут ни при чем. Как и скорость; за последние три сезона в орегонской команде Дебри научился в первые секунды первого раунда определять, превосходит его соперник или нет. Этот человек в сравнении с борцами-студентами реагировал почти лениво. Разница заключалась в своего рода безбожной мощи. Дебри вспоминает: когда Дольф легким движением руки отрывал его от пола и бросал на студентов, которые в благоговейном страхе сгрудились на кушетке в обнимку с безгласными бонгами, в голове пронеслось, что с равным успехом можно пытаться забороть 250-фунтового муравья.

      Подобно брату, Дебри встал и вернулся на передовую – бесстыже и непобежденно. Чтобы сцепить руки, и снова отправиться в полет, и опять вернуться – скорее из удивления и любопытства, нежели из мужской драчливости.

      – Дело в том, чем ты думаешь, – теперь понимаешь? Глаз, что ищет лотос… никогда не увидит лотос. Он увидит лишь поиск. Глаз, что ничего не ищет… найдет… расцветший сад. Желания в голове… опустошают середину… делают человека… амм! – и он швырнул Дебри в обшитую ДСП стену, умножив число ее вмятин и кратеров, – неустойчивым.

      Тем вечером, уходя, Ларс Дольф увел за собой в город трех студентов – двух психологов и парня из студенческого братства, который еще не определился с направлением, – чтобы зачислить их в буддистскую семинарию на Джексон-стрит, хотя до конца стэнфордского весеннего семестра оставалась жалкая пара недель. Дебри впечатлился настолько, что и сам подумывал перевестись, пока Ларс не сообщил ему, что лекции о сутрах читаются в четыре утра шесть дней в неделю. Дебри решил, что ограничится писательским семинаром: тот собирался трижды в неделю в три пополудни – за кофе и плюшками. И все равно Дебри, как брат и все остальные, был поражен в самое сердце. А неоспоримый феномен Ларс Дольф правил полуостровом до осени, когда гнавший слишком долго, страстно и быстро джип «виллис» с охрипшей