Не убий. Леонид Андреев

слова, Петр Кузьмич, я вам пощечину дам?

      Кулабухов. Не смеешь.

      Василиса Петровна. Свидетелей-то нет.

      Кулабухов (менее уверенно). Не смеешь. Я старик, у меня волосы седые.

      Василиса Петровна. А я женщина! Вот возьму и ударю.

      Кулабухов (вставая). Ты, дура баба, ты здоровая, а у меня волосы седые. Я старичок; ты меня только пальцем тронешь, а я умереть могу. Ты, дура, не подумай…

      Быстро входит соседская горничная Маргарита, высокая, красивая, черноволосая девушка. На ней платок от дождя.

      Маргарита. Вот и я к вам. Да милая ж вы моя Василиса Петровна… (останавливается, увидев Кулабухова.) Ох, напугал – вот кто здесь!

      Василиса Петровна. Снимай платок. Маргариточка, не бойся.

      Маргарита. Я и не боюсь. Это вы его боитесь, а я вольная. Что глаза вытаращил, тетеря?

      Василиса Петровна. Оставь его, Маргарита. Он сейчас уйдет. Идите, Петр Кузьмич.

      Кулабухов. У-у, какая сердитая! Мой дом, а не твой, что? Возьму и выгоню: зачем пришла в чужой дом? Ага. Вот ты и пойдешь.

      Маргарита. И не смеешь выгонять.

      Кулабухов. Нет, выгоню.

      Василиса Петровна. Да оставь! Он два часа препираться будет, только бы с людьми посидеть! Ступайте, ступайте, Петр Кузьмич. Поели и идите. Такого уговора у нас нет, чтобы с вами беседовать.

      Маргарита (притворно топая ногами). Ты уйдешь или нет?

      Кулабухов испуганно открывает дверь, но еще на минуту оглядывается, хихикает.

      Кулабухов. Салон, хе-хе! Музыка и разговоры, так, так! А я все равно послушаю, стану за дверкой и послушаю. Что?

      Уходит.

      Василиса Петровна. Напрасно ты так грубо, Маргарита, нехорошо, мне не нравится. Он все же человек не твоего круга…

      Маргарита. Да, милая ж вы моя! Да как же можно такого терпеть!

      Василиса Петровна. Нет, нет, Маргариточка, нет! Я и Якову тоже говорю. Сейчас Петр Кузьмич в несчастном положении, а когда-то он открытый дом держал, в нем даже губернатор заискивал. У него, душечка, и сейчас такие капиталы, что от одного воображения можно сойти с ума. Злой он, это правда, но мало ли злых?

      Маргарита. Нет, дорогая Василиса Петровна, не могу я с вами согласиться. Капиталы его мне не нужны, а только скажите вы мне – ах, да и милая ж вы моя, да скажите вы мне! до каких пор они мудровать будут, а мы плакать да травиться? Или так без конца и пойдет? Мой-то, подлец-то мой, мучитель-то мой – так ведь и лепит: травись, Маргарита, тебя ангелы на небо возьмут.

      Василиса Петровна. Грозила ему?

      Маргарита. Грозила.

      Василиса Петровна. Упрекала?

      Маргарита. Упрекала.

      Василиса Петровна. А он что?

      Маргарита (плачет). Смеется. Да милая ж вы моя – смеется!

      Василиса Петровна. Разговор был?

      Маргарита. Был. Сегодня утром. Как же, говорит, я могу на тебе жениться, когда ты тварь, а я чиновник! Так и лепит, так всеми словами и печатает: тварь! А сам дрянненький, нечистый,