Как закалялась сталь. Николай Островский

знакома с моей сестрой Лизой. Я как-то письмецо ей подкатил в таком, знаешь, возвышенном духе. Влюблен, дескать, безумно и с трепетом ожидаю вашего ответа. И даже из Надсона выскреб стихотвореньице подходящее.

      – Ну и что же? – с любопытством спросил Виктор. Сухарько, немного смущенный, проговорил:

      – Да ломается, знаешь, задается. Не порть бумаги, говорит. Но это всегда так сначала бывает. Я в этих делах стреляная птица. Знаешь, неохота возиться – долго ухаживать да притоптывать. Куда лучше, пойдешь вечерком в ремонтные бараки и за трешку такую красавицу выберешь, что язычком оближешься. И безо всякого ломанья. Мы с Валькой Тихоновым ходили – ты дорожного мастера знаешь?

      Виктор презрительно сморщился:

      – Ты занимаешься такой гадостью, Шура?

      Шура пожевал папироску, сплюнул и бросил насмешливо:

      – Подумаешь, чистоплюй какой. Знаем, чем занимаетесь. Виктор, перебивая его, спросил:

      – Так ты меня с этой познакомишь?

      – Конечно, идем быстрее, пока она не ушла. Вчера она сама утром ловила.

      Приятели уже приближались к Тоне. Вынув папироску изо рта, Сухарько, франтовато изогнувшись, поклонился:

      – Здравствуйте, мадемуазель Туманова. Что, рыбу ловите?

      – Нет, наблюдаю, как ловят, – ответила Тоня.

      – А вы незнакомы? – заспешил Сухарько, беря Виктора за руку. – Мой приятель, Виктор Лещинский.

      Виктор смущенно подал Тоне руку.

      – А почему вы сегодня не ловите? – старался завязать разговор Сухарько.

      – Я не взяла удочки, – ответила Тоня.

      – Я сейчас принесу еще одну, – заторопился Сухарько. – Вы пока половите моей, а я сейчас принесу.

      Он выполнял данное Виктору слово познакомить его с Тоней и старался оставить их вдвоем.

      – Нет, мы будем мешать. Здесь уже ловят, – ответила Тоня.

      – Кому мешать? – спросил Сухарько. – Ах, вот этому? – Он только сейчас заметил сидевшего у куста Павку. – Ну, этого я выставлю отсюда в два счета.

      Тоня не успела ему помешать. Он спустился вниз к удившему Павке.

      – Сматывай удочки сейчас же, – обратился Сухарько к Павке. – Ну, быстрей, быстрей, – говорил он, видя, что Павка спокойно продолжает удить.

      Павка поднял голову, посмотрел на Сухарько взглядом, не обещающим ничего хорошего:

      – А ты потише. Чего губы распустил?

      – Что-о-о? – вскипел Сухарько. – Ты еще разговариваешь, рвань несчастная! Пош-шел вон отсюда! – и с силой ударил носком ботинка по банке с червями.

      Та перевернулась в воздухе и шлепнулась в воду. Брызги от разлетевшейся воды попали на лицо Тони.

      – Сухарько, как вам не стыдно! – воскликнула она. Павка вскочил. Он знал, что Сухарько – сын начальника депо, в котором работал Артем, и если он сейчас ударит в эту рыхлую рыжую рожу, то гимназист пожалуется отцу, и дело обязательно дойдет до Артема. Это было единственной причиной, которая удерживала его от немедленной расправы.

      Сухарько, чувствуя, что Павел сейчас его ударит, бросился