В сторону лирического сюжета. Юрий Николаевич Чумаков

и бессюжетному поэтическому тексту свойственно определенное смысловое движение, и поэтому уже здесь мы могли бы говорить о сюжете лирической миниатюры Батюшкова. Мы вернемся к этому позже, а сейчас оставим вышесказанное в границах композиции.

      Мы намерены коснуться одной важной промежуточной задачи. Батюшков создал образцово закругленную миниатюру.

      Как ему удалось вырезать этот медальон из глыбы, которой является грандиозная поэма Лудовико Ариосто «Неистовый Роланд»? Он выбрал для своего переложения 42-ю строфу из I песни поэмы, но ограничился, как мы уже заметили, только шестью стихами из октавы. Попробуем угадать, как и зачем он это сделал. Для этого мы покажем 41-ю и 42-ю строфы из Ариосто, взятые из подстрочного перевода М. Л. Гаспарова[12], но сначала кратко введем в суть происходящего.

      Красавица Анджелика ускакала верхом из королевского дворца, избавляясь от навязанных ей поклонников. Утомленная, она находит приют в уединенной дубраве, где веет зефир, журчат ручьи, цветет шиповник. Ее сон прерывает подъехавший к реке рыцарь, который, спешившись, долго стоит над водой, а потом начинает вслух сетовать о своей несчастной любви к Анджелике. Вот первая половина его монолога:

      ⁴¹ «Ах, жестокая дума, лед и пламень моей души

      (Так сказал он), ты грызешь меня и точишь!

      Что мне делать? Пришел я слишком поздно,

      А другой доспешпл уже до плода;

      Я добился только слова, только взгляда,

      А другой стяжал всю добычу.

      Ни цветка, ни плода мне на долю, —

      Отчего же все о ней крушится сердце?

      ⁴² Девушка подобна розе —

      В саду, на родимой ветке,

      В беспечном, уединенном,

      Безопасной от пастуха и стада:

      Нежный ветер и роса рассвета

      И земля и влага к ней благосклонны;

      Только те, кто влюблены и любимы,

      На груди и в кудрях ее лелеют…»

      Краткая выдержка из Ариосто легко позволяет увидеть причину выбора Батюшковым именно 42-й октавы, и для этого даже не нужно прибегать к подлиннику. Несмотря на постоянное нанизывание одних и тех же мотивов – девушка, роза, лес, сад, уединенный приют, опасное окружение, ветер, земля, влага, роса рассвета (стихию влаги Батюшков заменяет на рощи и небеса) – во всем этом эпизоде первые шесть стихов 42-й октавы свернуты внутри себя и выдвинуты из потока жалоб и строфической коды. Заключительные два стиха 42-й октавы возвращают к жалобам рыцаря. Возникает самонастраивающийся кусок блаженно-идиллического мира, который позволяет истолковывать себя как лирическое отступление, как подобие несобственно-прямой речи автора или текст, выполняющий функции внутреннего эпиграфа, краткого повтора основной темы, или, как пишут в наше время, метатекста. Так или иначе, но на второе «зачем?» как будто отвечает фрагмент повествования, готовый превратиться в самодостаточное лирическое стихотворение. Как же помогает этому Батюшков?

      На минимуме отобранных слов и традиционном приеме развернутого сравнения Батюшков создал свою вариацию вечной

12

Ариосто Лудовико. Неистовый Роланд: Песни I–XXV. М.: Наука, С. 29–30.