Лжецаревич. Николай Николаевич Алексеев

Что с тобой?!.

      Он был бледен как мертвец, руки его тряслись от нервной дрожи, а глаза горели лихорадочным огнем.

      – Что со мной? – невнятно проговорил он бледными губами. – Что со мной?

      И вдруг он схватил девушку, приподнял над собой и проговорил, задыхаясь:

      – Царем буду! Понимаешь, московским царем!

      Потом он опустил испуганную Розалию и взялся за шапку.

      – Прощай!

      – Григорий! Что ты? Так скоро? – воскликнула она.

      Но Григорий уже не слышал ее возгласа, он уже бегом спускался с крыльца.

      Он не пошел в челядню, но побежал в поле. Голова его была, как в огне, грудь тяжело дышала. Он сбросил шапку, раскрыл ворот кафтана и подставил грудь ветру. В его мозгу проносилось:

      «Значит, буду царем! Решено!»

      И ему мучительно захотелось крикнуть на весь мир о своем решении. Он поддался искушению и крикнул среди тьмы и снежных сугробов:

      – Царевич я, Димитрий!

      Скоро клич этот прокатился из конца в конец по Польше с Литвой и по Московии.

      X. Больной

      Еще только брезжил рассвет, когда Матвей, один из слуг Вишневецкого, проснулся. Ему почудилось сквозь сон, что кто-то громко стонет невдалеке от него. Матвей прислушался. Все было тихо.

      – Тьфу! Наваждение лукавого! – пробормотал он.

      Голова его уже склонялась к подушке, когда стон явственно прозвучал в тишине, нарушаемой только легким храпом спящих.

      – Кто стонет? – спросил Матвей.

      – О, Господи! Иисусе Христе! Не приведи умереть без покаяния!

      – Это никак ты, Григорий?

      – Ой, я! О-ох, моченьки моей нет!

      – Недужится?

      – Смерть моя приходит.

      – Полно тебе, никто, как Бог.

      – Ой, нет! Чую! Добрый человек!

      – Ась?

      – Сделай Божескую милость…

      – Ну-ну?

      – Сбегай за попом: покаяться хочу…

      Матвей поскреб затылок.

      – Гм… Рад бы, да ведь ты русской веры, где ж попа-то найдешь? Нет близко. Я сам год уж из-за того в храме Божьем не бывал.

      – Позови хоть латинского – все равно поп…

      – Разве что… Сходить к езувиту панскому, что ль?

      – Сходи, добрый человек! На том свете за тебя буду Бога молить.

      – Да уж ладно, схожу… Эх, жизнь! – добавил Матвей, раздосадованный и тем, что приходится оставить надежду на сон, и тем, что вот вдруг, ни с того, ни с сего помирает молодой парень-здоровяк, и тем, что надо идти будить «езувита».

      Одеваясь, он с завистью глядел на сладко похрапывающих сотоварищей и излил свое раздражение возгласом:

      – Чего, черти, дрыхнете! Тут душа христианская с телом расстаться готовится, а они спят, что безногие!

      Почему безногие должны спать особенно крепко, этого, вероятно, не разрешил бы и сам Матвей, но окрик подействовал: кое-кто зашевелился и осведомился, что за шум. Скоро уже вся челядня пришла в движение.

      Матвей побежал за отцом Николаем. Любопытствующие и соболезнующие окружили ложе больного.

      Григорий,