Мария-Антуанетта. С трона на эшафот. Наталья Павлищева

Его свадьба с Марией Луизой Испанской должна была состояться в Инсбруке в августе, однако дела не позволили отправиться туда матушке. Сестра Амалия ворчала, что если бы это была свадьба любимицы Кристины, то ради Мими матушка отменила бы даже собственные именины!

      Отец уехал в Инсбрук один. Уезжал он странно. Мы, как положено добрым дочерям, проводили папу, пожелав доброго пути, и занялись своими делами. Я рисовала, а вернее, просто обводила то, что до меня уже набросала на листе верная Эрзи. Мы так поступали в отношении большинства занятий, Эрзи, страшно расстроенная моей неспособностью к усидчивому обучению, просто писала тонким карандашом задание, а я старательно обводила, все равно сажая при этом неимоверное количество клякс. Из-за того, что я писала не свое, а обводила уже написанное, получалось очень медленно, я так привыкла именно к медленному письму, что и позже писала тоже как улитка, вызывая массу насмешек и обвинений в безграмотности.

      Но в тот день я пыталась раскрасить уже набросанный Эрзи рисунок. Это удавалось хорошо. Вдруг в комнату для занятий почти вбежал взволнованный слуга:

      – Мадам эрцгерцогиня, Вас просит выйти император Франц.

      – Кто? – обомлела я, ведь папа уже уехал.

      – Ваш отец, он просит, чтобы Вы вышли к нему. Он почему-то вернулся.

      Я бросилась к выходу. Вернуться отец мог только по очень важной причине. Что же такое он забыл мне сказать, что заставило повернуть обратно уже после отъезда?

      Но отец не сказал ничего особенного, он крепко-крепко обнял меня и поцеловал. Потом чуть оттолкнул, тихо пожелав:

      – Будь счастлива, дитя мое.

      В его глазах сверкали слезы. Окружающим отец вдруг объяснил:

      – Господь знает, как мне вдруг захотелось обнять именно этого ребенка.

      Я была потрясена, никогда не видела отца таким, у него не было любимчиков, как у матушки. Растерянно стояла на ступеньках крыльца, глядя вслед уезжавшему императору. Если бы я знала, что вижу его в последний раз…

      Больше живым отца не видел никто из нас, оставшихся в Вене, – 18 августа в Инсбруке император умер прямо на руках у Леопольда.

      Жизнь в нашей семье просто остановилась. Отчаяние матушки было таким, что все боялись за ее разум. Она не просто любила отца, она любила его больше всех нас, вместе взятых, больше самой себя. Пожалуй, больше она любила только свою страну и власть. Но в те дни даже власть перестала для матушки существовать.

      Во дворце не просто траур, все замерло и умерло, все в черном. Даже когда умирали дети – Карл, Иоганна или Изабелла, такого не было.

      Занятия отменены, но впервые я этому вовсе не радовалась, мы с Шарлоттой сидели у себя и плакали. Не звучала наша любимая музыка, не слышен смех и веселые голоса. Не было больше нашего доброго папы, который никогда не спрашивал с нас так строго, как матушка, зато часто был ласков и чуть насмешлив. Матушка говорила, что из-за своей невнимательности и легкости ума он не может управлять государством, а потому правила сама. Отец, если и обижался, то вида не подавал.