Избранные стихотворения. Тимур Кибиров

слова запомнит кто-нибудь.

      Чего ж тебе еще? Ни одного куплета

      нам больше не сложить, уж ты не обессудь.

      Уж вечер. Уж звезда, как водится, с звездою

      заводит разговор. Разверзла вечность зев.

      Осталось нам прибрать весь мусор за собою,

      налить на посошок и повторить припев:

      Смерть! Старая манда! С дороги! Не чернила,

      не кровь и не вода, но доброе вино

      с бедняцкой свадьбы той нас грело и пьянило.

      Мария с Марфой нам служили заодно!

      Мария с Марфой нас кормили и поили!

      Нам есть чего терять! Нам есть жалеть о чем —

      буквально обо всем, буквально до могилы…

      А может, и потом… Должно быть, и потом.

1997–1998

      Песнь Сольвейг

      Вот, бля, какие бывали дела —

      страсть мое сердце томила и жгла —

      лю, бля, и блю, бля,

      и жить не могу, бля,

      я не могу без тебя!

      Прошлое дело, а все-таки факт —

      был поэтичен обыденный акт,

      был поэтичен, и метафизичен,

      и символичен обыденный фак!

      Он коннотации эти утратил.

      И оказался вообще-то развратом!

      Лю эти, блю эти,

      жить не могу эти,

      das ist phantastisch!

      O, yes!

      Уж не собрать мне в аккорд идеальный

      Грига и Блока с бесстыдством оральным

      и пролонгацией фрикций. Но грудь

      все же волнуется – о, не забудь!

      Лю, бля, и блю, бля,

      и жить не могу, бля,

      я не могу без тебя,

      не могу!

      А на поверку – могу еще как!

      Выпить мастак и поесть не дурак.

      Только порою сердечко блажит,

      главную песню о старом твердит:

      лю, говорю тебе, блю, говорю я,

      бля, говорю я, томясь и тоскуя!

      Das ist phantastisch!

      Клянусь тебе, Сольвейг,

      я не могу без тебя!

1998

      Деревня

      Русь, как Том Сойер, не дает ответа.

      Должно быть, снова шалости готовит

      какие-нибудь… Середина лета.

      Гогушин безнадежно рыбу ловит

      под сенью ивы. Звонко сквернословит

      седая Манька Лаптева. Рассветы

      уже чуть позже, ночи чуть длиннее.

      И под окном рубцовская рябина

      дроздам на радость с каждым днем

      желтее.

      Некрупная рогатая скотина

      на пустыре торчит у магазина,

      и возникает рифма – Амалфея.

      По ОРТ экономист маститый

      М. Курдюков и депутат Госдумы

      пикируются. «Вот же паразиты!» —

      переключая, говорит угрюмо

      Петр Уксусов. Но Петросяна юмор

      вмиг остужает мозг его сердитый.

      Вот мчится по дорожке нашей узкой

      «жигуль»-«девятка». Эх, «девятка»-птица!

      Кто выдумал тебя? Какой же русский,

      какой же новый русский не стремится

      заставить всё на свете сторониться!

      Но снова тишь, да гладь, да трясогузка,

      да на мопеде мужичок поддатый,

      да мат, да стрекот без конца и края…

      Опасливый