Второе дыхание (сборник). Мария Метлицкая

и сам не знает, куда поедет и где остановится.

      «В конце концов, так будет легче для нас обоих. Надо включить рацио». Здесь он, конечно, лукавил – он думал прежде всего о ней. Ведь уходить ему, по сути, было некуда. Он собрал свои вещи и, уже одетый, стоял в прихожей, но вспомнил, что не приготовил Вере ужин. Он разделся, бросил свои котомки и пошел на кухню, сварил макароны и натер на крупной терке сыр, заботливо укрыл его фольгой – чтобы не высох, – и убрал в холодильник. Потом еще вспомнил и полил фиалки, стоящие на подоконнике, – Вера всегда забывала поливать цветы.

      На вокзале пришла гениальная, как все простое, мысль, и через четыре часа он шагал по узкой тропинке вдоль поля, ведущей к Матрениному дому. Впрочем, «шагал» – громко сказано: честно говоря, уже еле полз.

      – Только бы она была жива, – шептал он. – Только бы была жива.

      Матрену он увидел уже на подходе – она стояла на крыльце и трясла полосатые домотканые половики. Тяжело дыша, он прислонился к забору и хрипло, из последних сил, выкрикнул:

      – Здравствуй, Матрена!

      Она долго и внимательно смотрела на него, а потом кивнула – проходи, чего к забору приклеился!

      Они зашли в дом, он сел и глубоко, полной грудью, вдохнул знакомые запахи: горьковатых трав, мокрых полов, молока и печки. Она ни о чем его не спрашивала – молча налила стакан молока, отрезала ломоть хлеба.

      – Постелю тебе? – спросила она.

      – Только не в доме. Постели мне в сарае, Матрена.

      Она молча взяла белье и пошла в сарай, где стоял низкий старый топчан, на котором лежал жесткий соломенный самодельный матрас. Он рухнул на этот топчан как подкошенный и тут же уснул. Проснулся только утром следующего дня. Матрена стояла у плиты и жарила яичницу.

      – Садись, – кивнула она. Он почувствовал, что сильно голоден. Почти забытое чувство. «А может, еще обойдется?» – впервые подумал он.

      Ели молча – тщательно и обстоятельно. Потом Матрена убрала со стола, налила чаю, села напротив и стала смотреть на него долгим, внимательным и изучающим взглядом.

      – Беда с тобой, – наконец сказала она. – Большая, вижу, беда. От себя бежишь?

      – Нет, – улыбнулся он. – Просто не хочу причинять неудобства хорошим людям.

      Она кивнула.

      – Сдашь сараюшку? – спросил он.

      – А почему не избу – удивилась она.

      – Я же сказал – не хочу причинять неудобства хорошим людям.

      – А что врачи? – спросила Матрена.

      – Они уже все сделали все, что могли, – ответил он.

      – Живи! Только по осени там холодно будет, – отозвалась Матрена.

      – Ну, до осени нужно еще дожить! – усмехнулся он и продолжил: – Ты извини, что я без гостинцев.

      Матрена махнула рукой. Потом они вместе заткнули сеном в сарае стены, бросили на крышу кусок нового толя – от дождя. Он поставил на табуретку возле кровати настольную лампочку без плафона, принесенную с чердака, примостил на этажерке книги и рядом – фотографию Веры в простой деревянной