Чернобыльская молитва. Хроника будущего. Светлана Алексиевич

Мы – дома.

      – В городе невестка ходила за мной по квартире с тряпкой и вытирала дверную ручку, стул… А все за мои деньги куплено, вся мебель и машина «Жигули». Деньги кончились, и мама не нужна.

      – Деньги наши дети забрали. А что осталось, инфляция съела. То, что нам отдали за хозяйство, за хаты. За яблоньки.

      – У армянского радио спрашивают: «Что такое радионяня?» – «Это – бабушка из Чернобыля». Ха-ха-ха…

      – Две недели я шла пешком… И коровку свою вела… Люди не пускали в хаты. В лесу ночевала.

      – Боятся нас. Заразные, говорят. За что Бог наказал? Рассердился? Живем не по-людски, не по божьим законам. Казним один одного. За это.

      – Мои внуки летом приезжали… Первые годы не ехали, тоже боялись. А теперь навещают, продукты уже берут, все пакуют, что дашь. «Бабушка, – спрашивали, – а читала ты книгу о Робинзоне?». Жил один – так, как и мы. Без людей. Я с собой полмешка спичек привезла. Топор и лопату. А теперь у меня сало, яйца, молоко, – все свое. Одно что – сахар не посеешь. Земли тут сколько хочешь! Хоть сто гектаров запахивай. А власти никакой. Тут человеку никто не мешает. Начальства нет. Мы – свободные.

      – С нами и коты вернулись. И собаки. Возвращались вместе. Солдаты нас не пускали. Омоновцы. Так мы ночью… Лесными тропками. Партизанскими.

      – Ничего от государства нам не надо. Все сами производим. Не трогайте только нас! Ни магазина не надо, ни автобуса. За хлебом и солью ходим пешком за двадцать километров. Мы – сами себе.

      – Табором вернулись. Три семьи… А здесь все разграблено: печь разбили, окна, двери сняли. Полы. Лампочки, выключатели, розетки, – все выкрутили. Ничего живого. Вот этими руками все заново, вот этими руками. А как же!

      – Дикие гуси кричат – весна наступила. Сеять пора. А мы в пустых хатах… Одно – крыши целые…

      – Милиция кричала. Приедут на машинах, а мы – в лес. Как от немцев. Один раз напали на нас с прокурором, так он грозился, что будут судить. Я говорю: «Пускай мне дадут год тюрьмы, я отбуду и сюда вернусь». Их дело покричать, а наше – помолчать. Я орден имею – как передовой комбайнер, а он мне грозится: по десятой статье пойдешь… Как будто я преступник.

      – Каждый день мне моя хата снилась. Я возвращалась: то копаю огород, то постель прибираю… И всегда что-нибудь найду: то туфлю, то цыплят… К добру все, к радости. На возвращение.

      – Ночью Бога просим, а днем милиционеров. Спросите вы у меня: «Что ты плачешь?». А я не знаю, чего я плачу. Я рада, что я в своем дворе живу.

      – И пережили все, перетерпели…

      – Я вам анекдот расскажу… Указ правительства о льготах чернобыльцам… Тому, кто проживает в двадцати километрах от станции, к фамилии добавляется приставка «фон». Те, кто в десяти километрах, они уже – Ваша светлость. А те, кто возле станции выжили – Ваше сиятельство. Ну, вот и живем, Ваша светлость… Ха-ха…

      – Добилась я к доктору: «Миленький, ножки не ходят. Суставчики болят». – «Коровку надо сдать, бабка. Молоко отравленное». – «Ой, нет, – плачу, – ножки болят, коленки болят, а коровку не отдам. Моя кормилица».

      – У