Лучший худший день. Мария Стрельникова

не весела на «Гнилой стене», потому что считается, что пережить такое могут только мужчины.

      О, как! Этого я не знала.

      –Я сказал, что ты совершенно не похожа на мою мать…но это не так. Она тоже была бойцом, – его глаза светятся гордостью, когда он вспоминает о ней.

      Я молчу, но отчего-то мне кажется, что мои глаза светятся благодарностью. Он поддерживает меня, и это приятно. Я думаю, длинные речи тут ни к чему, все понятно и без слов.

      Мне очень хочется узнать больше про его маму, но я понимаю, что своими расспросами испорчу весь момент. Поэтому прикусываю язык и продолжаю молчать. Воцаряется тишина. Между нами всего пара дюймов, он до сих пор аккуратно придерживает меня за подбородок, а от его прикосновения и близости по непонятной причине моя кожа покрылась мурашками, и вдруг становится так жарко, что я не понимаю, с чем это связано. Выбившиеся пряди каштановых волос спадают ему на лицо, Тэрон изучает меня своими светло-голубыми глазами, в которых спрятано так много тайн, и вдруг я понимаю, что где-то в глубине души меня к нему тянет. На каком-то внутреннем, духовном уровне. И тогда я замечаю какую-то мягкость в его загадочных и опасных глазах, которую не наблюдала раньше. Я осознаю, что не чувствую боли.

      Не знаю, к чему бы привели наши «посиделки», если бы не вошел Вэл. Он, конечно, мой друг, но в этот момент мне хочется задушить его. Мы с Тэроном отстраняемся друг от друга, и вся интимность момента сходит на нет. Я перевожу взгляд на дикаря, и уже не вижу той мягкости в глазах, передо мной вновь закрытый и озлобленный Шрам. Эх, зачем же Вэл все испортил! Я встречаюсь взглядом с темно-карими глазами моего друга, и сменяю гнев на милость, увидев, насколько он смущен.

      –Я пришел тебя проведать, – оправдывается он.

      –Я польщена, – чуть ли не сквозь зубы отвечаю я, но мысленно одергиваю себя.

      –Я зайду позже, – шепотом бросает мне Тэрон и уходит.

      А я остаюсь наедине с Вэлом, отметив, что боль вернулась.