Наум Заревой – осиновый кол в руке революции. Константин Чиганов

подкованные сапоги, замелькали держащие револьверы фигуры в кожанках, кто-то четко и внятно отдавал команды низким, лающим голосом.

      – Этого в наручники и к нам, в особый отдел, крышку закрыть, беспорядок ликвидировать. Почистить тут все.

      – Вы кто вообще? – с глупым выражением спросил Григорий, как ни странно, ему ответили.

      – Вы, товарищ Протопоповский, не менжуйтесь. Вы дело свое уже сделали, и неплохо. Представим к награде.

      Наголо бритый человек в новенькой хромовой куртке, кожаных бриджах и отличных английских ботинках, с маузером на широком ремне. Бледное его безволосое лицо со впалыми щеками не было б неприятным, вот только глаза казались черными ружейными стволами… Хотя во всем, конечно, виноваты нервы, только теперь Гришу забила дрожь, и взмокли ладони. Он убрал не пригодившийся револьвер и проклял свою глупость.

      – Не меня, его представить… – Наум перестал выкручивать руку лежащему магу, позволил чекистам нацепить наручники и унести все еще бесчувственного Орлецова. Когда Заревой подошел и чуть не отдал честь, спохватившись в последний момент, Грише на широком лице боевого товарища почудилось сожаление волка, упустившего справную добычу.

      – Наум Заревой, прибыл в Петроград сегодня… по личным делам.

      – Благодарю за службу революции, товарищ Заревой, – бритый поглядел на саркофаг, но подходить не стал.

      – Ну и дурак же, – сказал он без выражения, – кто поверит, будто Александр Третий остался жив? Тоже, старца Кузьмича решил приготовить из этого кабана. Кто бы за ними пошел?

      – Я думал, – вмешался Наум Заревой чуть смущенно, – он Петра Первого захочет оживлять.

      – До глубины где тот, кто был Петром Великим, этому стихоплетишке век не доскрестись, а уж управлять… – непонятно ответил бритый, на недоуменный Гришин взгляд пояснил:

      – Нет, на время, но воскресить человека можно, выполнять твои приказы. Кукла, нежить. Может, решил, что вместо этой последней романовской слякоти, Николаши, царь покрепче кого-то да поведет на борьбу? Тю. Кончились царики-государики, спите вечным сном, последнего скоро уложим. Идемте наружу.

      Холодный ветер показался освежающим после магической вони.

      У собора урчала черная закрытая «Минерва», слепила ацетиленовыми фарами.

      – Товарищ Глеб, куда пое… – высунулся было усатый шофер в кепке, бритоголовый махнул и оборвал его на полуслове.

      – Знаете, товарищи, хоть мы за вами и следили, вы и без нас бы сладили. А нам такие люди нужны, хваткие. Едемте, по дороге кое-что объясню. Кто, куда, зачем. Трудов у нас с вами еще до черта предстоит, а нездешние враги революции похлеще этого психического будут.

      Он открыл дверцу машины. Прежде чем сесть в отделанное серым бархатом нутро, Гриша глянул вверх и увидел, как розовеет в ясном сером небе от невидимых еще внизу лучей летящий ангел на шпиле собора. Он первым встречает зарю, подумал поэт, и чуть-чуть устыдился красивости своей мысли.

      К Петрограду подступало утро.

      Божий