Ворота судьбы. Александр Иванович Щербаков

Ванька.

      Он не сразу осознал всю мерзость предложения, с которым обращаются к нему, а когда понял, у него перехватило дыхание. Вон оно что! Мало обшарить ягодники в чужих угодьях, так еще подайте лучшие места. И это он, Ванька Санин, должен, как последний христопродавец, повести городских бездельников заповедными тропами на самые рясные клубничные поляны и по-лакейски пригласить к грабежу артельных богатств… Да за кого они его принимают?

      – Ничего, что впрозелень, через ягодку поберут, слаще клубничка покажется, – стараясь сгладить неловкость, прощебетала Акимовна с неуместной игривостью. – Люди уж несут ведрами. Сама видела. Бабка Звяжиха говорит: «На сушку пойдеть».

      – Не знаю я никаких ягод, – уперся Ванька.

      – Ну, чо кочевряжишься: знаю – не знаю, – встрял Куприян. – Отведи вон за Татарскую гору, к избушке седьмой бригады, там ягодных косогоров этих – до самого русла Тубы.

      – К Тубе, к Тубе, – подхватили его слова две молодые женщины в одинаковых косынках горошком. – Какая ж клубничка без купанья? Ха-ха-ха! Мы едем, едем, едем в далекие края, – запели они, пританцовывая перед Ванькой, а потом взяли его «под самоварчик» и почти волоком потащили к машине.

      Они попытались затолкнуть его в кабину, где кроме шофера сидела худая, как вешалка, старуха. Она тоже было простерла к нему руки, чтобы усадить рядом, но Ванька, коснувшись ее острых деревянных колен, с ужасом отпрянул и завопил:

      – Не-ет, я на крыле!

      – Ну, на крыле, так на крыле, – сказал сквозь зубы шофер, которому, видно, надоела уже вся эта кутерьма. – Только держись крепче, парень. По коням!

      Ягодники быстро полезли в кузов, подталкивая под зады друг друга, смеясь и улюлюкая. Кабина захлопнулась. Ванька встал на подножку со стороны бабки Вешалки, одной рукой ухватился за окно (стекло было опущено), другой – за борт. Шофер включил скорость, машина тронулась и взяла направление к Татарской горе. Ванька старался не глядеть по сторонам, чтобы не встретиться взглядом с кем-нибудь из прохожих. Ему было совестно, что он не устоял, поддался на уговоры и согласился на постыдную роль проводника этих праздных, бесцеремонных людей во владениях своих односельчан, вечных тружеников, которым в страдную пору не до клубники.

      Пассажиры наперебой кричали и пели, обрывая одну песню и начиная другую, с показным страхом ухали на рытвинах и ухабах. Старая Вешалка о чем-то все спрашивала Ваньку, выбрасывая в окно палки костлявых рук, но он молчал, делая вид, что не слышит. Лишь иногда коротко выкрикивал шоферу с едва скрываемой неприязнью: «Давай направо!», «Левее, левее!», «Прямо держи!» Пока поднимались на Татарскую гору, он все казнил себя за малодушие, ища выхода из нелепого положения, а потом у него созрел тайный план, который показался ему спасительным. План был не без коварства и содержал долю риска, но все же принятое решение успокоило Ваньку, сняло раздражение и словно бы придало сил. Он выпрямил грудь, окинул хозяйским глазом открывшиеся поля, перелески, косогоры и дал команду шоферу:

      – Налево!