Рваная верста. Александр Ёлтышев

мне шевельнулось детство. Так ли важно, что там фигурировал не гужевой, а железнодорожный транспорт, врезавшийся в память зеркальным вагонным убранством. Воинские гарнизоны, школы в Азербайджане, на Украине, в Сибири, на Урале. Всюду свои требования, учителя при знакомстве проверяют знания, пацаны – степень адаптации к экстремальным ситуациям.

      В 18 лет вновь оказался в родном Красноярске. Окончил филологический факультет педагогического института, работал в сельской и городской школах, служил в армии, столь знакомой с раннего детства.

      Большую часть жизни посвятил журналистике, хотя уходил от неё на енисейский флот, в энергетическое предприятие, одарившее квартирой, в ароматную подсобку овощного магазина.

      Видимо, привитое с детства стремление к странствиям не даёт покоя, способствуя в выборе печатных изданий. Работал в речной газете, изучив все енисейские притоки, еженедельник железнодорожников давал право поездки в кабине локомотива (а смотреть на магистраль в лоб, совсем не то, что сбоку), журнал «Агро-Сибирь» покидал по сёлам Красноярья, где, вопреки расхожему стереотипу, не так уж и мрачно.

      Стихотворные строки приходят часто, но редко складываются в завершённые творения. Издал единственный сборник, попал в приют дикороссов, печатался в журналах «День и ночь», «Предлог», «Енисей», «Дальний Восток», коллективных сборниках, которые составители скромно именуют «антологиями».

      Радуга

      Отмаялась гроза, и радуга повисла,

      срывая в небеса набухшие пруды.

      Смахнув с лица струю живительной воды,

      восторженный чудак придумал коромысло.

      Природа не всегда в ладу со здравым смыслом,

      и может, было всё совсем наоборот:

      уставший водонос раскрасил коромысло

      и радужно вонзил в унылый небосвод.

      Лихого мужика радушная беспечность,

      рождённая с тоской рутинною в борьбе…

      А радуга манит настойчиво к себе,

      величие храня. И тает в бесконечность.

      Слово и слова

      Друзьям-газетчикам

      Нам не дано познать все таинства былого,

      от нынешних проблем страдает голова,

      но кто-то смог постичь: в начале было Слово,

      поздней явились в мир слова, слова, слова…

      Конечно, мы с тобой не судьи, не пророки,

      изысканных словес не близкие друзья –

      обычные слова объединяем в строки,

      скользим по острию и падаем скользя.

      Отчаешься порой: а нужно ли всё это,

      жестокой суеты не сокрушить основ,

      и нас самих сожрёт чудовище-газета,

      когда не хватит ей похлёбки наших слов.

      Пришёл двадцатый век к финалу бестолково,

      планета напряглась, Россия чуть жива…

      Как вожделенно Мир желает слышать Слово,

      как обречённо мы несём ему слова.

* * *

      Листву по городу разносит,

      в затонах тонут якоря,

      звучит распахнутая осень

      по всем октавам октября.

      Мы с ней давно единоверцы –

      нас Бог от гибели сберёг,

      когда в сгорающее сердце

      вдохнул осенний холодок.

      Колокольня

      Когда бывает всё спокойно,

      то засыпает колокольня,

      себе на плечи, как халат,

      накинув дремлющий набат.

      Но на селе и в граде стольном

      не спится нынче колокольням,

      даль меж восходом и закатом

      тугим затянута набатом.

      Захочешь вырваться из ада,

      сбежать, как юноша на фронт.

      Непроходимая преграда –

      глухим забором горизонт.

      Обломок дельтаплана

      Звонкую, сладкую с хрустом зарю

      август щедрейший дарил сентябрю.

      Сочный туман отдыхал на поляне,

      падали звёзды и вязли в тумане,

      грела призывным теплом талисмана

      звёздная россыпь в покое тумана.

      И, соблазнившись, в туман окунулась

      наша с тобою охрипшая юность.

      Звёздам и вечности клятву давала:

      честь не ронять и хранить идеалы…

      Его губила ностальгия,

      когда однажды зимним днём

      он сквозанул туда, где август

      назначил встречу с сентябрём.

      Морозный кашель января

      не смог сдержать его азарта,

      и вопреки капризам марта,

      а