Последние времена. Александр Эртель

всюду.

      Мы достигли просеки и пошли лесом. Но не прошло и четверти часа, как лес этот миновался и по обеим сторонам дороги потянулся мелкий кустарник, среди которого, там и сям, высились одинокие дубы. Тени не было и помину. А между тем был час пополудни и жара стояла несносная. Неподвижный воздух напоен был зноем. Небо висело над нами ясное и горячее. Идти было ужасно трудно: глубокий песок однообразно шуршал под нашими ногами и безжалостно палил подошвы. В лесу стояла тишина. Птицы как будто попрятались… Листья утратили свою свежесть и недвижимо висели, поблекшие и пыльные.

      У отца Юса и походка оказалась подобна речи: частая и дробная. Он долго шел молча и, беспрестанно поправляя пазуху, казалось негодовал. Я тоже молчал и посматривал вдаль, куда бесконечной чередою убегала тяжкая дорога.

      – Эка жара-то! – вырвалось, наконец, у меня.

      Отец Юс встрепенулся. Он пристально посмотрел на небо и сделал вид, как будто оно неожиданно распростерлось над нами такое знойное и яркое; затем поглядел на свои ноги, обутые в толстые башмаки, и, наконец, с осторожностью произнес:

      – Благодать господня… – но, заметив, вероятно, что в этих словах мало утешительного, добавил: – Вот, с божиею помощью, Кривой Обход придет: большой липняк!.. Древеса в обхват и усладительные ароматы.

      – А далеко ли?

      – Версты через две достигнем, ежели господь милосердый…

      – Как через две! Да пчельник-то когда же?

      Отец Юс смутился.

      – Спаси господи и помилуй! – воскликнул он. – Значит обмолвился я вашему степенству: пчельник за Обходом… – И, не дожидаясь моих возражений, затянул грустным тенором: «Очи мои излиясте воду, яко удалился от меня утешаяй мя, возвращаяй душу мою: погибоша сынове мои, яко возможе враг…»

      Я же был печален. И отец Юс заметил это. Прекратив свой горестный кант, он вздохнул и произнес:

      – Благо есть мужу, как ежели возьмет ярем в юности своей.

      Я промолчал.

      – Блажен убо стократ муж тот, потому прямо надо сказать: начало греха гордыня и держай ю изрыгнет скверну…

      – Это вы насчет чего? – спросил я.

      – А насчет того, ваше степенство, грехи повсеместно!.. – доложил Юс и, несколько мгновений подождав ответа, продолжал: – Повсеместный грех и прямо вроде как последние времена…

      Я снова промолчал, но отец Юс, после краткой паузы, решительно приступил к разговору.

      – Я, примерно, из мещан происхожу, – сказал он и, помедлив немного, добавил: – из торгующих. Сеяли мы бакчу, табаком торговали, шкурки скупали… Про город Усмань слыхали? Ну вот, мы из Усмани. Там по большей части такой народ – шибайный… Ну, и все мы, с божьей помощью, кормились. И по суете своей грешили… Грешили, ваше степенство! – Отец Юс меланхолически улыбнулся. – По домашности по своей наслаждались всякими напитками… Бабы в роскоши, примерно: карнолины, сетки… Вот он как, дух тьмы-то!.. Спаси и помилуй… – И, после некоторого молчания, продолжал: Но только возлюбил я пустыню с юности моей. Ежели, теперь, братья по селам поедут