История об Аморетте. Часть первая. Феодор Алексеев

копией нашего отца, когда тот еще был молод. А это уже точно было очень и очень плохим знаком. Я не узнавал своего брата. Я не узнавал того человека, который еще несколько минут назад самим своим присутствием напоминал мне обо всех самых светлых и теплых моментах из нашего общего детства. О чудесных предрождественских прогулках по сосновому лесу (их я помню лучше всего), о совместном просмотре фильмов и о теплых и открытых разговорах перед сном, когда каждый из нас, как мне тогда казалось, делился своими самыми сокровенными и чистыми мыслями…

      Нет, конечно, разговаривая с ним, я не видел всех этих образов из прошлого. Нет. Но я ощущал их, а это было куда важнее.

      – Люка, ты меня перефразировал. Причем неправильно. Я не хотел тебя оскорбить.

      – Я сказал так, как сказал это ты.

      – Ладно, тогда прости меня. Прости, хорошо? Но я все-таки могу договорить? Ведь мне кажется, что…

      – А какой толк мне слушать тебя? Ты вырасти сначала из своего этого дерьма мечтательного, а потом уже говори.

      И тут нечто темное увидело окончательную перемену в лице собственного брата. Такую перемену, которая, показав их ложность, навсегда закрыла дверь к его воспоминаниям о прошлом и заставила его спросить:

      – Кто ты такой?

      – Что?

      – Кто ты такой, мать твою?! Ты не мой брат!

      Действительно, передо мной тогда сидел уже не тот Люка-братишка, каким я раньше его видел. Это было что-то ужасающе другое. Это было чрезмерно фанатичное последствие всех нелепых бизнес-тренингов, весьма наглядно обучающих людей тому, как, оставляя лишь ширму человечности, ее шаблон, в душе переставать быть людьми. Жалкий моральный уродец, которого наш жестокий отец-самодур, как я только тогда понял, через наказания и постоянные наставления все-таки сделал бездушной машиной по зарабатыванию денег.

      – Люка… Я приехал сюда, чтобы поздравить тебя с рождением твоей дочери. Понимаю, что я сам… Да, я сам начал наш разговор совсем не так, как стоило, но… Но ты ведь мог бы понять мое волнение, будь ты моим братом! Я ведь очень долго не видел тебя. И все-таки кому, блядь, в голову придет такая идея, чтобы прежде всего спросить своего брата, как он оценивает твоего ребенка?!

      – Не ругайся в моем доме! – Люка показушно вскочил с дивана. – Кто я такой, да?! Иди-ка ты лучше со своими дружками-наркоманами пообщайся! Может, они тебе что-нибудь толковое расскажут, а? А?! Да-да! Думаешь, я не созвонился с отцом? Думаешь, я ничего о тебе не знаю? Я все знаю! Так что ты со мной так не разговаривай, щенок. Понял? Теперь-то ты понял меня?!

      – Что ты несешь? Ты больной, Люка. Больны и все те, кто хоть сколько-нибудь похож на тебя, – сказал я и почему-то засомневался в правильности своей мысли, но все равно продолжил. – И я искренне надеюсь, что жизнь покажет тебе, какую ошибку ты сегодня совершил. Прощай, Люка-братишка.

      На этих словах я неуверенно встал с кресла, в которое до начала нашего разговора Люка, похлопав меня по плечу, любезно предложил мне сесть, и пошел в комнату к младенцу, чтобы попрощаться. И только тогда я впервые ясно увидел ту совершенно не понимающую своего положения девушку, что лишь на бумаге