Симулякры. Филип Киндред Дик

что последует за нашей. Если с аппаратами фон Лессингера играет один, то почему не может быть и второго? Бомба в пивном баре, бомба в агитсамолете…

      – Но ведь эта попытка, – сказал Старк, – будет с восторгом встречена неонацистскими элементами. Они начнут сотрудничать с вами.

      – И этим вы хотите ослабить мою тревогу? – горько сказала Николь. – Вы лучше других должны знать, что такое дурной предвестник.

      Некоторое время Старк молчал. Лишь курил свою филиппинскую сигару ручной работы да мрачно глядел на собеседницу. Потом он пожал плечами:

      – Пожалуй, мне самое время откланяться, миссис Тибодо. Возможно, вы и правы. Мне бы хотелось поразмыслить над этим, а также посовещаться с другими членами моего кабинета. Мы увидимся с вами сегодня вечером на концерте в Белом доме. Будут ли исполнять Баха или Генделя? Я очень люблю обоих этих композиторов.

      – Сегодня у нас всеизраильский вечер, специально для вас, – сообщила Николь. – Мендельсон, Малер, Блох, Копленд. Годится?

      Она улыбнулась, и Эмиль Старк улыбнулся ей в ответ:

      – Нет ли у вас лишнего экземпляра доклада Вольфа, который бы я мог взять с собой?

      – Нет. – Она помотала головой. – Это – Geheimnis. Совершенно секретно.

      Старк поднял бровь. И перестал улыбаться.

      – Его даже Кальбфляйш не увидит, – сказала Николь.

      Она не собиралась менять свои позиции, и Эмиль Старк, без сомнения, почувствовал это. В конце концов, проницательность была одним из его профессиональных качеств.

      Николь перебралась к своему письменному столу. Ожидая, пока Старк удалится, принялась просматривать папку с резюме, которые подготовила для нее секретарь Леонора. Резюме были – сплошная скука, внимание Николь привлекла только одна информация.

      В ней говорилось, что искателю талантов Джанет Раймер так и не удалось ангажировать великого болезненно-невротического пианиста Ричарда Конгросяна на сегодняшний вечер, поскольку Конгросян внезапно покинул свой летний дом в Дженнере и добровольно отправился в клинику для прохождения курса электрошоковой терапии. И об этом никто не должен был знать.

      «Проклятье! – с горечью подумала Николь. – Все планы на вечер летят к черту, и я вполне могу отправиться в кровать сразу после обеда. А жаль – ведь Конгросян известен не только как мастер-интерпретатор Брамса и Шумана, но и как эксцентричный и блестящий остроумец».

      Эмиль Старк продолжал попыхивать сигарой, с любопытством взирая на Николь.

      – Имя Ричард Конгросян вам что-нибудь говорит? – требовательно спросила она, глянув на него в упор.

      – Разумеется. Композиторы-романтики…

      – Он опять болен. Душевно. Уже, наверное, в сотый раз. Или вам ничего об этом не известно? Разве до ваших ушей не доходили слухи? – Она в ярости швырнула на пол папку с резюме. – Порой мне очень хочется, чтобы он в конце концов покончил жизнь самоубийством или умер от прободения толстой кишки или еще от какой-нибудь реальной болезни, вот прямо на этой неделе.

      – Конгросян