Лукавая 7 степени. Яков Шелль

ясно. «Разве работа палача обратима?» – Хотела я ответить, но неожиданно слова застряли во мне. Я, конечно, была врагом умных людей, моя профессия была их оглуплять, но быть их палачом?

      – Разные бывают случаи, – ответила я  правдиво. Не была ли я, в сущности,  палачом, не отделяла ли я высокие стремления от человеческого тела, не рубила ли я, словно ветки, выдающиеся черты? Пожалуй, так. Хотя  мне больше пристала профессия хирурга, как он удаляет больные части органов, так я извлекаю вредные  человеку цели или  пересаживаю  другие – нужные нам, полезные ему…

      – Почему же одним людям кто-то дает все полной мерой, а другим или мало или вовсе ничего? – вывел меня из задумчивости Майкл.

      – Я отвечаю на Ваш вопрос. Вы знакомы с кривой распределения Гаусса? – спросила я.

      – Конечно, – ответил он без смущения. – Это ведь даже не высшая математика.

      – Согласно распределению Гаусса, высших людей может быть совсем немного, горстка;  намного больше людей способных, еще больше людей бездарных, которым вообще ничего не дано. Великие это те, которым, наоборот, дано все. Именно дано, отпущено, по расчету, по необходимости – удерживать человеческое сообщество в равновесии между творчеством и восприятием. И тогда одни творят, другие созерцают; одни пишут – все остальные читают; одни варят – другие едят, одни говорят, другие слушают…

      Он снял очки, положил их в сумочку, поднял голову, и я увидела его сияющие чистые глаза.

      – Все, что Вы во мне нарушили, я почти  восстановил! – сказал он неожиданно. – Вы очень сильный противник, Яна! Как бы я хотел иметь Вас своим компаньоном, даже сообщницей! А что касается этой отравы, – засмеялась он, – которую Вы мне подложили под видом любовного зелья, то у меня к ней уже выработался иммунитет!

      Он усмехнулась. Мне стало ясно, что я его недооценила; я видела его прищуренные зеленые глаза, его лицо снова стало  суровым. Им снова овладела эта чудовищная идея.

      Каковы цели – таков человек.

      – Кто Вы? – спросил он, прищурившись.

      Я усмехнулась.  Этот же вопрос задал Фауст Мефистофелю! И он ответил:

      Часть силы той,

      что без числа творит добро,

      всему желая зла…

      Но моя задача была совсем другой:  творить добро, желая всем добра. Ибо я была лукавой женщиной, а не чертом.

      – Я человек, – ответила я искренне, ибо как это мало сказать, что ты – человек;  это ничего не сказать. Кто он есть? Один и тот же он разный с разными людьми, он всякий раз такой, каким не дают ему люди повода быть другим…

      – Просто во мне очень развита  лукавая компонента, – добавила я. Не стану же я говорить, что я потомок великого алхимика по имени Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, по прозвищу «Парацельс».

      Пора было приступать к решительным действиям и выбрать более сильное воздействие, если прежние мои потуги его обезвредить оказались слабее его духа. На этот раз я незаметно, без ощущения холодка,  проникла в него и истребила в нем эту  цель – сделать