Лукавая 7 степени. Яков Шелль

природы и непонимания, до сих пор на Земле не прекращаются войны…

      Все народы смешаны, в каждом есть свойства  Отцов – Основателей, в одном немного больше, в другом немного меньше.  В каждом народе есть люди, в которых одни свойства преобладают над другими; таких людей легко поднять  как на вражду,  на войну, на  превосходство, так и на труд, миролюбие и милосердие.

      Я встала и потянулась. Только сейчас я почувствовала, как   устала, все тело вдруг стало вялым, бесформенным, тяжелым, мысли пропали, вероятно улетели  спать, взамен их  появилось желание  – спуститься вниз, в спальню,  лечь в широкую постель и укрыться с головой тонким одеялом. Иной раз надо что-то сделать и для себя! И я отправилась спать.

      Мой дом

      Мы, будущие покойники, живем ли мы?

      Когда я проснулась, солнечные лучи играли на стенах спальни, отражались в стеклянной вазе на комоде, лежали на деревянном полу, сочились сквозь неплотные жалюзи. Мне сразу стало весело и легко на душе. Люблю я свет! Обожаю солнце!

      Я вспомнила сон. Мне снились родители. Они мне часто снятся, я скучаю по ним. Мама, доктор психологии, была моей лучшей подругой, она не только разговаривала со мной на любые темы, но и руководила так тонко, что я ничего не замечала, будучи еще неопытной и доверчивой. Но мама делала на меня свою ставку; известно, что не смог сделать из себя, хочется сделать из других. Но что она желала для любимой Яночки? Кем хотела видеть ее в будущем? Это было удивительно, но она не видела во мне ни учительницу, ни врача, ни геолога, – все самые престижные профессии ее собственной молодости, нет, она взращивала во мне "внутренний мир", в первую очередь, заботясь о том, чтобы в него не попала всякая фальшь, дешевка, мелочь, подделка. В беспощадном разоблачении и высмеивании всего фальшивого, мелкого состояла ее борьба за мой "внутренний мир". Она, таким образом, одевала мою душу в броню. Это было особенно важно, так как я росла доброй, любознательной, доверчивой и пылкой, – легкая добыча для проходимцев и собственных иллюзий.

      «Люди в массе своей – ходячие кирпичи, в них все давно сформировалось, схватилось, застыло; потому они непробиваемы, необучаемы, неуправляемы, неизменяемы. Глиной они были только в детстве, когда из ребенка можно изваять любую фигурку. Но ты должна остаться глиной», – говорила мама, усмехаясь тонкими губами и прищурив умные глаза; хотя в комнате было тепло, она невольно куталась в широкую пуховую шаль; мерно тикали большие напольные часы, за окном стояла холодная, снежная зима; было грустно. «И только тогда ты, моя девочка, можешь меняться, принимать любую форму, превращаться в любую фигуру и потом снова обращаться в глину для новых превращений!»

      Я это запомнила.

      Мой папа, доктор химических наук, профессор в университете, страстный любитель путешествий на поезде, брал меня с собой в свой отпуск, и мы ехали в какой-нибудь отдаленный город, и половина страны пролетала у нас перед завороженными глазами за окном поезда; мы выходили на 2-3 дня, осматривали город, будь то Иркутск, Екатеринбург,