Небольшие истории. Валентин Пампура

взглядом. А рядом с исколотой рукой валялся шприц с чем то черным. Черная кровь вспомнил я, Черная кровь.

      Судьба

      Всклоченные переплетенные между собой волосы торчали в разные стороны как кустарник, занесенный снегом. Сразу под ними на изрезанном морщинами лице блестели маленькие живые глаза. Пожалуй, это единственное, что было не тронуто временем. По всему же остальному время прокатилось тяжелой колесницей. Оставляя за собой глубокие следы. По которым читалась нелегкая история ее жизни.

      Я тогда была совсем девчонка. Губы, которые было, нельзя отличить от морщин задвигались, открывая небольшой беззубый рот. Или как сейчас модно говорить пацанка. Я тогда работала на фабрике. А после работы мы пошли в клуб. Там должны были выступать поэты. Читать свои стихи. А клуб для нас тогда был как для вас сейчас эти компьютеры. Вот сидим мы с девчонками слушаем. И выходит он… И по залу шепот прошел Есенин. Он вышел молодой красивый стал шутить с девчонками. А потом голову вскинул и стал читать. И так это было пронзительно. Каждое слово вот так вот. … Все внутри переворачивало. Мы потом с девчонками все его стихи наизусть учили. «Покатились глаза собачьи золотыми звездами в снег»

      А потом я Николая встретила. Мужа своего. На перво-май это было, он подошел ко мне. Мы тогда в колонны собирались от фабрики. Подошел ко мне и говорит:

      – А чья это ты будешь такая?

      – А я ему

      – Я фабричная.

      – А он мне.

      – Ну, значит, моей будешь. – И обнял. Так мы с ним в обнимку и прошли. Потом расписались. Я ему мальчишку родила. А через год его забрали. Многих тогда забирали. Ночью. Приехали и увезли, больше я его не видела. Она остановилась. Глаза как два озера наполнились водой. Рот пропал среди морщин. Нос всхлипнул, и по щеке прокатилась маленькая чистая капля. Она смахнула ее ладонью. А потом война началась мы с Борей, сынок мой, На восток шли с беженцами. Немец нас нагнал и побил всех. А мы с Борей всю ночь в канаве пролежали под дождем. Боря там и простыл. Шли лесами голодные, холодные не выдержал, он заболел. Там я его и схоронила. Под сосенкой чистой такой светлой. Она замолчала, и долго смотрела куда-то вдаль. Губы ее поджались и от этого морщины превратились в тонкие штрихи, какие оставляет карандаш на белом листе бумаги.

      А когда я к нашим попала, меня в лагерь отправили. Я без документов была ну не совсем в лагерь на поселение. Было там производство небольшое мы там и трудились. Трудились за пайку. А заправлял там один. Сука. Он за лишнюю пайку к себе в постель девчонок таскал. А кто отказывался, он пайку урезал. А если совсем в отказ просто насиловал. Так однажды и до меня очередь дошла. Просто вошел в барак фуфайку свою, вонючую, на голову мне набросил и… Она замолчала. Ее маленькие сухие ладони дрожали, поглаживая колени. Бабоньки потом эту суку подпоили и в карьер столкнули. Следователь так и записал. Несчастный случай. Через семь месяцев у меня был выкидыш. Я попала в больницу, а там Галина Николаевна врач мой выхлопотала, чтоб меня оставили при больнице там я, и проработала до конца войны. А детей я с тех пор иметь не могу. Потому и замуж