Холодный свет луны. Владимир Селянинов

поступки с тем богачом, что возвысился, посмеявшись в лицо многим. Чтобы знали, кто есть кто!..

      Жаль, кто страдал, кто много потерял в этом мире – близких ему людей, познал нищету, был унижен, но ведь он, сильный, и приобрел ни с чем несравнимое – сострадание. Оно, как драгоценная почва, дает нам примеры настоящих поступков, ибо сказано: «Униженные, да возвышены будут». Как не верить?

      Вот и смотрю вокруг с надеждой… Прислушиваясь к тяжелой поступи.

      Мать Антона

      На берегу большой реки, что в низовьях ее и теплоход кажется корабликом, стоит большой город. Прижимаясь друг к другу – как это бывает когда мало земли или мало царя в голове у руководителей – сгрудились два десятка домов из серых панелей, в пять этажей. Мало зелени во дворах, разбит асфальт в микрорайоне. Иногда, в поисках съедобного, бездомная собачонка пробежит в сторону столовой. Немного бочком пробежит, катыши засохшей грязи на холках потряхивает. Некоторые горожане, из неопрятных, с утра заспешат в магазин, беседуя между собою оживленно. Воспоминаниями о вечернем они делятся, взгляды озорные у них. И над всем этим – небо почти без просвета между серых туч.

      Был май, валялись пакеты с мусором, стыдливо оставленные под покосившимися железобетонными скамейками. Но, вопреки мерзости запустения, чахлые кустарники, еще зеленые, жались друг к другу. Они хотели жить. Вопреки битым бутылкам и близости важного завода с трубами, взметнувшимися высоко. Дымящими особенно густо ночью, когда все спят. Да, был май, но не покидало предчувствие: все прошло.

      В одном из серых домов, в маленькой квартире с запахом лекарств и другими запахами, что бывают у лежачих больных, жила женщина. Еще не старая годами, у которой «все прошло»; как бы, в давней, прошлой жизни она мечтала. С ней жил шестнадцатилетний сын – инвалид, страдавший какой-то болезнью, какой болеют только мальчики. Он был чрезвычайно худ, не мог ходить, но был способен держать книжку и писать, а еще он любил рисовать животных. Его отец, узнав о болезни, ушел к другой женщине, а мать, инженер-конструктор, научившись вязать красивые свитера, стала надомницей. Еще она вышивала пейзажи с веселенькими березками, иногда – иконы по специальной инструкции. Нашелся как-то щедрый покупатель иконы Николая Угодника, и они с сыном вспоминали об этом, показывая глазами на светильник и прикроватную тумбочку, купленные на эти деньги. Мать старалась делать лицо, выражающее оптимизм. Иногда ей это удавалось. «А вот когда ты поправишься, мы с тобой поедем в сосновый бор – это совсем недалеко и ты сам, со своих рук, покормишь белочек орешками».

      Когда Антошке исполнилось восемь, мать стала хлопотать, чтобы к нему из школы ходила учительница, а когда он «пошел» в пятый класс, к нему ходили уже разные учителя. Они хвалили его за хорошие знания, отмечали успехи в зоологии, но в особенности той ее части, где рассказывалось о жизни пернатых. (Мать сделала, как могла, у окна кормушку для птичек, и Антон записывал свои наблюдения в специальную тетрадь).

      Шли