Черная кровь. Сергей Валентинович Куцевол

пролетела незаметно, дав новых сил на очередной тяжёлый день взаперти. С самого раннего утра всех заключённых обходила стража; тех, кто ещё спал, зверски избивали; а тому, кто ещё и пытался противиться режиму, доставалось сполна. Его бросали в холодный, сырой, пропитавшийся трупным запахом подвал. Это небольшое помещение без света и какихлибо удобств наводило ужас на всех обитателей тюрьмы. По ночам не раз слышали, как кричат провинившиеся, а когда подвал «простаивал», что происходило довольно редко, слышались тихие стоны. Попасть туда боялись даже самые закоренелые, матёрые преступники, поскольку шансы выйти оттуда в своём здравии были весьма сомнительными. На днях там двое суток просидел убийца за нападение на охранника, который разносил нам завтрак. Сейчас же он находился в лечебнице для душевнобольных. Поговаривали, что он разучился не то что говорить, но и ходить, и выполнять простейшие движения. Его учили вновь держать ложку, читать и писать.

      – Заключённый! Повернитесь лицом к стене, завтрак! – приказал подошедший стражник, достал поварёшку, засунул её в железный таз и плюхнул на пол камеры мою «трапезу». – Приятного аппетита! – пробормотал он, ухмыляясь.

      Как вы уже поняли, отношение охраны к заключённым было ужасным, нам не выдавали посуды и никаких предметов первой необходимости. Умыться удавалось только, когда шёл дождь, и то, если тебе повезло и тебя выпустили во двор, обычно за это нужно было платить; ну а если у тебя не было денег и не было на свободе близких, кто мог заплатить, приходилось обрастать грязью и превращаться в дикаря. Завтрак, который мы получали, назвать продуктами питания было нельзя, это была некая субстанция зеленоватого цвета, с запахом протухших яиц. При употреблении данный продукт вызывал рвотный рефлекс и пищевое отравление. Заключённый, прибывший сюда впервые, около недели не ел этого, но голод всё равно брал верх. Чтобы не испытывать рвотное состояние, я ел не дыша, глотая пищу: желудок должен работать и тут не до вкусовых качеств, иначе умрёшь. Можно было только догадываться, чем нас кормят, но мы привыкли не думать об этом, нужно выживать. Обеда у нас не было, на ужин – кружка воды и ломоть плесневелого хлеба, который даже собаки не едят. Каждые сутки вывозили по нескольку трупов, это норма, статистика. Мы изгои, которые вычеркнуты из общества, чёрное пятно. Через пару часов всех погонят в шахты и на железную дорогу: идеология рабства бессмертна, а я останусь в своей камере, через два дня меня расстреляют за убийство. О случившемся я уже не думаю, суд признал виновным, значит, так тому и быть…

      Солнце уходило за сопки, в воздухе повеяло прохладой. С улицы начал доноситься лай собак, это означало, что ведут колону заключённых с работ. Взглянув в маленькое окошечко в своей камере, единственной возможности общения с миром по ту сторону стен, я наблюдал, как в сопровождении стражей идут отряды измученных рабов. В них не было жизни; все, как один, склоняя головы от усталости и обезвоживания, шли в свои камеры, чтобы прилечь на прохладный