Эквивалент. А. Авинова

бежали до самого детдома без остановок, нам казалось, что парни гонятся за нами. У ворот детдома мы остановились, чтобы перевести дух. Ступни были стерты в кровь и нещадно болели. На нас были только купальники. Всю одежду и обувь мы оставили на пляже.

      – Черт, я потеряла мои браслеты. Наверное, они во время драки порвались, – я расстроилась до слез.

      – Зачем они тебе? Теперь этот день, ты точно никогда не забудешь, даже без браслетов! – хмыкнула Алина. Мы переглянулись и захохотали во весь голос. Видимо после пережитого у нас немного поехала крыша. От смеха у меня даже выступили слезы. Минут через пятнадцать мы, наконец, успокоились. Крепко взявшись за руки, я, Алина и Ксюша вошли в ворота детдома.

      Мы втроем отправились на вахту отметиться, что мы вернулись. Наша вахтерша, едва увидев нас, закричала:

      – Бегом к директору, вас уже час ищут.

      – Что? Зачем? – удивились мы

      – Не знаю, но там полиция. Что вы натворили?

      Мы с девчонками переглянулись.

      – Наверное, кто—то с пляжа заявил в полицию на этих парней, – предположила Алина.

      – Ага, конечно! С чего вдруг? Скорее всего, эти уроды на нас нажаловались, – возразила Ксюша.

      – Зачем им это? Ведь они первые начали, мы только защищались, – удивилась Алина.

      – Ты слышала, как один из них говорил про своего отца? – спросила я. – Если бы полиция и хотела нас защитить, то так быстро она бы сюда не приехала. Подумаешь, детдомовских обидели. Они точно здесь не ради нас. Да уж, этот день рождения, я точно не забуду.

      Алина и Ксюша приуныли.

      – Да, ладно, что они нам сделают? – я попыталась приободрить их и себя заодно. – Запись в личное дело? Переживем. Идемте, гангстеры в купальниках, – скомандовала я.

      Боже, какая же я была наивная. Парень, которого я треснула палкой по плечу, был сыном судьи. Нас с Алиной и Ксюшей нашли быстро. Теперь нам светил суд, а потом колония для несовершеннолетних. Это был конец. У них была фотография с пляжа, где я замахиваюсь палкой на сына судьи. Нас даже никто слушать не стал. Все просто приняли историю, рассказанную мажорами, на нашу версию всем было наплевать.

      Я сидела в одиночестве в камере на жесткой скамейке. Еще в камере был железный унитаз и умывальник из которого капала вода. На мне все еще был мокрый купальник, но сверху я накинула белый сарафан, на ногах – голубые балетки. Их сунула мне директриса, когда меня запихивали в полицейскую машину. Ступни кровоточили и, наверное, дико болели. Но я ничего не чувствовала. Ни страха, ни жажды, ни голода, ни боли. На меня напало какое—то отупение. Наверное, я просто смирилась со своей судьбой. Я сидела в этой камере одна, и никому до меня не было дела.

      Утром дежурный полицейский принес мне еды и воды. Но я к ней даже не притронулась.

      – Завтра суд, – сообщил мне он. – Первый раз вижу, чтобы так быстро работала система. Здорово же ты им насолила.

      У меня не было никого желания говорить с ним. Я просто хотела, чтобы меня оставили в покое. Утреннее солнце светило в небольшое