Инкарнация. Александр Федосеев

вот и хорошо. Мне интересно твоё мнение. Их сейчас распаковывают в вашем Доме культуры. До вечера.

      Оставшись один, Александр Николаевич прошёл в лабораторию и уселся за расчёты. Однако работа не шла. Сон, виденный этой ночью, всё же не давал ему покоя. Подсознательно он чувствовал, что сон содержит в себе что-то для него очень важное. Он стал вспоминать его во всех подробностях и даже решил записать для более углублённого анализа.

      Была музыка. Музыка Мацуни. Это однозначно. Тепло и золото степных трав. Какой-то курган. Какое-то колдовство, обольщение и сумасшествие… В общем, больной ужас. Разговор с матерью. Очень болезненный для него разговор. Его вопросы к ней. Цветущие яблони… Её смех в ответ…

      – Стоп! – сказал он сам себе. – Смех! Да, да. Смех! Всё дело не в словах и действии, всё дело в смехе. Именно в манере смеха.

      От неожиданного прозрения он встал и нервно заходил по комнате. Александр Николаевич вдруг понял, точнее, вспомнил, чьим смехом смеялась мать в этом странном сне. Зоя! Вот что скрывал в себе сон. Зоя. Да. Только она могла так смеяться. Тихо. По-детски. Рассыпчато. «Благостно» – вспомнил он её любимую приговорку. Так он иногда её и звал про себя – «Благостная».

      Александр Николаевич вдруг мгновенно понял, что ему надлежит сделать. Понял кого и в кого необходимо инкарнировать. От этой мысли ему сделалось не по себе. Мать, Зоя.…Возможна ли такая комбинация? Как это может быть? Да и согласится ли Зоя? Согласится ли она стать той формой, что готова будет принять в себя иное содержание? Как странно это звучит в отношении матери… – иное содержание…. Странно и страшно. И какова она сейчас, Зоя?…

      Никому в своей жизни Александр Николаевич не посвящал столько чувств и мыслей, как Зое и матери. Эти два человека были и его болью, и его счастьем. И Женька напомнил ему о ней. Надо ехать к Зое. Сколько они не виделись? Около десяти лет? Да. Пожалуй. Как она сейчас? Иногда он звонил ей. Где-то в полгода раз. Чтобы убедиться, что она жива и что с ней ничего плохого не случилось. Послушав её – Алё! Алё! – он обрывал связь.

      Всё верно. Она и только она. Надо ехать к ней. И ехать не медля. Ни один человек, кроме неё, не поймёт его и не согласится на участие в таком эксперименте. Даже на Полину рассчитывать трудно, хотя её пристальные, всё говорящие взгляды, обращаемые на него при их встречах, говорили ему о многом. Понимание, в данном случае, есть главное. Он постарается уговорить её. Хотя это будет не просто.

      – Завтра же еду, – решил он. – Поговорю с Женькой и еду.

      Он сам не понимал почему, но колесо его эксперимента требовало обязательного увеличения скорости. Если не сейчас, то и никогда! Словно кто-то извне давил на него, приговаривая: «Быстрей! Не останавливайся. Появился шанс. Части условия совпали. Пора!»

      Поздно вечером того же дня, после посещения выставки, сидя перед камином, они обсуждали детали предстоящего эксперимента. Евгений Михайлович согласился по мере сил помогать его учёному другу. Более того, предоставил в его распоряжение