Пришествие Маруськи. Людмила Дымбу

рядом нет, во всяком случае, я её здесь не вижу. Через какое-то время она ко мне подошла, так же смятенно, горячими глазами, на меня посмотрела и вдруг вспрыгнула на колени, внимательно, испытующе даже, глядя в лицо. И тут же соскочила, выпрыгнув на улицу за дверь. Прошло уже часа полтора, как затопили печку, помещение прогрелось, и сидеть дальше взаперти было невозможно, поэтому двери я приоткрыла, надеясь всё же на Марусино благоразумие.

      Но Маруся убежала на улицу, и я не знала, как мне быть дальше. Где её искать в кромешной тьме? Приглядевшись, различила у калитки белую грудку и лапки, – значит, не собирается она удирать, а просто вышла воздухом подышать, освоиться – неделю всё-таки здесь не была. Но когда я сделала в её сторону шаг, Маруську как ветром сдуло, и белая шёрстка замелькала уже за калиткой. Я вспомнила про вкусную колбасу. Разломила кусок для аромата, чтобы он стал осязаем в воздухе, – и она действительно подошла, потянулась за лакомством. Но не бросать же его в мокрую грязь, а с руки она взять не захотела – понесла, зовя её за собой, опять в баню, на блюдце. Маруся за мной пошла, но, передумав, ускакала снова за калитку: там, немного в стороне, всё ещё лежали высокой кучей наколотые дрова, и она исчезла где-то за ними.

      И началась у нас игра в догонялки: она вокруг дров от меня, а я то за ней, то, изменив тактику, ей навстречу. Маруська время от времени растворялась в темноте, я теряла её из виду, звала, уговаривала вернуться, она мелькала рядом и снова пропадала.

      На меня накатило отчаяние: ну, что же делать-то? Уйти, оставить её на ночь на улице? Так ведь если опять что-нибудь приключится, век себе не прощу. Хоть сама оставайся в бане ночевать: устанет же она, в конце концов, придёт в свою коробку поспать, наверняка же помнит о ней, о матрасике мягком, удобном…

      Я стояла, уже совсем привыкнув к темноте, безучастно теребила в руке кусочек колбасы и размышляла. Снова стал накрапывать дождь. У самых моих ног внизу забелели Марусины лапки, и я почувствовала, что она снова тянется к колбасе. Проголодалась всё-таки. Изловчившись, ухватила её подмышку и быстро-быстро унесла в баню. Пока она ела, заперла снаружи двери, слыша, как она, спохватившись, вопила из-за них, и с облегчением думала: «Ничего, ничего. Всё в порядке. Поспи, моя маленькая, до утра, а утром всё у нас будет по-прежнему»…

      Утром я принесла ей её любимой каши, тёплой, только что сваренной. Маруся съела всё до капельки с большим аппетитом, вылизав блюдце до зеркального блеска. Я сидела рядом, смотрела, как она завтракает, но даже попытки не делала погладить или как-то проявить своё внимание. Маруська умылась, как положено после еды по кошачьему этикету, села напротив и… прыгнула ко мне на колени. Я всё ещё не решалась её обнять, чтобы не вспугнуть, а она, приподнявшись, смотрела мне в глаза – близко, близко, почти вплотную, будто старалась через зрачки проникнуть прямо в душу и увидеть там ответ на мучивший её вопрос. И вдруг крепко-крепко прижалась своим носиком к моему носу, так