Возвращение в Белоземицу. Валентин Гольский

в доме, приступаю к подготовке. Сегодня будет сделан ещё один шаг. Я не отступлю.

      Глава 10

      В голове пусто и пронзительно холодно. Когда-то видел рекламу, в которой человек берёт в рот мятную подушечку жевательной резинки и выдувает морозный воздух. Кажется, мою голову набили такими подушечками под завязку. Мыслей нет. Ощущений нет. Желаний что-либо делать нет. Есть чувство полёта, словно я парю над землёй…

      Сколько длится это состояние не знаю. Прихожу в себя постепенно: появляется жажда, затем голод, приходит ощущение неудобной позы, в которой я лежу, а ещё, очень тяжело дышать. Поднимаю голову и слепо повожу ею из стороны в сторону. Темнота. Провожу рукой по лицу и скидываю с себя спальный мешок. Свобода! Дышать становится легче, зрение тоже сразу восстанавливается.

      Я в доме деда, в Белоземице. С трудом поднимаюсь, и обнаруживаю себя абсолютно голым. В комнате полумрак, ставни закрыты, но предметы видно достаточно отчётливо, и себя тоже вижу хорошо. Тело грязное, покрытое непонятными значками и разводами, видны несколько кровоподтёков. Сильно болит скула – на ней обнаруживается синяк. Что со мной произошло?

      Надо умыться, но выйдя из дома останавливаюсь на крыльце шокированный зрелищем. Двор выглядит так, будто его на ночь облюбовала под свои игрища секта сатанистов. Бурые, почти чёрные, идеально прямые линии исчерчивают его вдоль и поперёк. Пентаграмма? Похоже… В центре находится нечто тёмное и лохматое, от чего я отворачиваюсь, борясь с подступающими к горлу спазмами. Закрываю глаза, дышу ровно и часто, пытаясь прийти в себя и…

      Я натягиваю капроновые нити меж вбитых крошечных деревянных колышков. Условия очень плохие, начерченная пентаграмма конечно лучше, но чертить негде и нечем. Плохо. Большой дополнительный расход силы, которой в моём распоряжении так мало.

      Рычу.

      Ничего, пропитанные моей кровью нити справятся, они подойдут. Передвигаться по двору становится очень неудобно, иду на цыпочках. Прохожу над силовыми сплетениями, шепчу слова. Чужие, странные, горловые.

      Мешает мельтешение в мыслях, слышу обрывки заунывных песен и чьи-то голоса, чудятся отзвуки чужих шагов и ядовитое шипение с крыши.

      Останавливаюсь, рычу. Задираю голову и чувствую, что на крыше действительно кто-то есть. Гибкий. Опасный. Женщина? Враг! Надо достать.

      Рычу.

      Поняв, что обнаружена, она бросается в сторону, спрыгивает с крыши и исчезает из поля зрения.

      Оборачиваюсь к жертве. Пёс, большой, чёрного окраса. Сначала лаял, но я ему повредил горло и теперь он может лишь скулить.

      Помещаю его в центр пентаграммы и глядя в чёрные глаза, начинаю шептать слова…

      Я очнулся, сидя у стены. Приятная прохлада кирпича холодила затылок и спину, а перед глазами до сих пор стояли чёрные глаза собаки. Вот значит, кто там лежит… Надо убраться, но в ногах слабость, которая пока не даёт встать. Сильно болит левая рука, при взгляде на неё, меня берёт оторопь. Два длинных и глубоких пореза через всю ладонь. Вспоминаю: