Хлеб для черных голубей. Яков Сычиков

и взял ее в руки, чтобы извлечь осколок; пальцы испуганно поджались, нога была в росе, и я чувствовал себя рыбаком, снимающим скользкую рыбку с крючка; и рыбка трепыхалась, дрожала в ладонях. Я вынул осколок, достал платок, которым обернул ранку, и поцеловал ногу.

      Я пробыл в составе благотворительный организации года два, но она так больше и не пришла. Видно, была нарасхват.

      ***

      Стою возле 17-ой наркологической, впереди виднеется кусочек прелестного пейзажа. Больница задумывалась стоять поодаль от города, но дома со временем обступили ее и здесь, оставив этот кусочек природы с видом на холмистую местность и немного леса по левую сторону.

      Программировать себя по заветам отца-основателя «Анонимных» Билла Уильяма я отказался, но был в его программе один шаг, который меня действительно воодушевлял. Не помню его номер, кажется, он был одним из последних, и заключался в пропаганде принципов сообщества другим бедолагам. Собственно, от этого шага я и перешел после к благотворительности.

      Раз или два в месяц где-то мы собирались небольшой компанией и отправлялись в психо- или нарколечебницу, и там в помещении, где можно всех собрать (обычно это была столовая), мы рассаживались за одним столом с действующими алкашами (себя-то я, по системе Шичко, считал «воздерживающимся алкоголиком»).

      Конечно, это может показаться лицемерием: мол, в «двенадцать шагов» не верит, а другим всучивает, но я не говорю, что система не работает; я видел людей на собраниях, не пьющих и по двадцать лет, если верить, конечно, их историям. Но счастье их показалось мне одномерным. Если они слышали, что кто-то рассказывал о себе что-то веселое, они отворачивались и негодовали (особенно, если это делали новички: скорбь им к лицу): они считали все это пустой тратой времени, все что, по их мнению, нужно было сделать, это принять уже программу, как бога, и жить по заповедям ее. И к алкоголю относится не иначе как к дьяволу в овечьей шкуре. Можно долго спорить: являются ли «АА» сектой, но сектантский подтекст их «философии» бросался в глаза каждому, кто от страха смерти под забором не готов был, зажмурившись, согласиться на любую «программу», любую «религию», лишь бы больше не просыпаться по десять раз за ночь в поту и с колотящимся сердцем, а утром с трясущимися конечностями собираться на работу – в страхе потерять ее со дня на день.

      Они, эти алкаши, в столовой, которых вытащили из кроватей и курилок, чтобы послушать каких-то лучезарных мудаков, желающих нанести им максимальный урон счастья, – были хмурыми дядьками, с поношенными, испитыми лицами, часто в шрамах, с потухшими глазами. Еще недавно я сам лежал среди таких в психиатрической больнице Гиляровского, в отделении для алкоголиков, и прекрасно понимал их недоверие. Нас тоже выводили в столовую послушать очередного психолога-гастролера. Все это воспринималось всегда в штыки, думаю, причина в том, что с алкашами должен работать детский психолог, который из-под полы толкал бы им «запретные» истины, а не совал их в лоб, как кашку манную.

      Да, еще недавно я и сам курил с такими в туалете