Хроники. Дон Нигро

1920 г., а в картинах 2,4 и 6, соответственно, в 1892, 1894 и в 1901 гг. Декорация следующая: по центру гостиная с диваном, баром в глубине сцене, торшером, другой мебелью, если необходимо; в глубине сцены справа лестница на верхние этажи дома; в заднике под лестницей дверь, ведущая в другие комнаты дома. В левой части сцены, на две ступени выше, видна часть библиотеки с письменным столом, кожаными креслами, старыми книгами. Проход на кухню за библиотекой, а также в столовую, дверь в которую слева по центру. Справа крыльцо, парадная дверь и прихожая. Мебель и бутафория реальные, но это не настоящее представление о расположении комнат в доме. Сцена в яблоневом саду должна играться на дорожке вдоль ближней к авансцене части декорации, тогда как дальняя часть сцены затемняется. И хотя снаружи дом ветшает, да и мебель старая, в комнатах, где живут, Сара поддерживает чистоту и уют. Жить в этом доме приятно, но в нем также обитают призраки.

Действие первое

      Картина 1: Гостиная, 1920 г.

      Картина 2: Яблоневый сад, 1892 г.

      Картина 3: Гостиная, 1920 г.

      Картина 4: Библиотека, 1894 г.

      Картина 5: Гостиная, 1920 г.

      Картина 6: Гостиная, 1901 г.

      Картина 7: Гостиная, 1920 г.

Действие второе

      Картина 8: Гостиная, 1920 г.

      Картина 9: Библиотека, 1920 г.

      Картина 10: Гостиная, 1920 г.

      Действие первое

      Картина 1

      (Свет зажигается в гостиной особняка Пендрагонов в Армитейдже, штат Огайо, накануне рождества 1920 г. Двадцатичетырехлетняя ДОРОТИ, симпатичная молодая женщина со сверкающими глазами, обращается к зрителям).

      ДОРОТИ. Канун Рождества. За окном намеки на снег. Мама сегодня такая странная, более странная, чем обычно. Она нервничает, потому что Джон Роуз и Дейви дома, впервые после войны, и вернулись они совсем другими, хотя Джон Роуз всегда был немного ку-ку: он же актер. И папа умирает. Все это знают, но никто ничего не говорит. Папа и мама практически не разговаривают друг с дружкой. А ведь я помню, когда такого не было. Не знаю, что произошло между ними. Наблюдать за папой и мамой – все равно, что читать детективную историю, из которой вырвана каждая вторая глава. Лиззи все еще скорбит о ребенке, которого потеряла. Клетис целует Молли в кладовой всякий раз, когда улучает такую возможность. Молли милашка, мама прекрасна, словно сошла с открытки, а теперь Джесси внезапно расцвела, словно японский сад. Я смирилась с тем, что служу фоном, наравне с мебелью. Ох, землетрясение приближается. Чувствуете, как трясется пол? Джесси уже рядом.

      ДЖЕССИ (врывается из прихожей, ей восемнадцать, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, очаровательная). Джон Роуз? Где, черт побери, этот Джон Роуз? (Пробегает по гостиной, подскакивает к ДОРОТИ сзади, разворачивает лицом к себе, спрашивает). Дороти, Джон Роуз проходил через эту комнату?

      ДОРОТИ (качает головой, издает горловые звуки, только так она может говорить с остальными, указывает на лестницу). Уг-г-г-г-г-г!

      ДЖЕССИ. Дороти, я думаю, этот человек до смерти меня боится. Что с ним такое? Он целый год провел под пулями немцев, получил за это медаль, и прячется от своей младшей сестры. Ты понимаешь, как такое может быть?

      ДОРОТИ. Уг-г-г-г-г-г!

      ДЖЕССИ. Я тоже. Готова спорить, он поднялся на самый верх и спрятался на чердаке. Джон Роуз, немедленно спускайся, а не то я расскажу маме, что ты выделывал с той французской актрисой.

      (ДЖЕССИ взлетает по лестнице, исчезает).

      ДОРОТИ. Такая она, Джесси. Я всегда знаю о ее появлении, потому что пол дрожит, словно земля, по которой несется табун. У Джесси самое доброе на свете сердце, но, Господи, какой напор! Мне так хочется поговорить с ней. Наверное, я могла бы все написать, но ее не удержать на одном месте достаточно долго, чтобы она прочитала хотя бы пару строк. В школе для глухих в Колумбусе я овладела языком знаков, но здесь, дома, приходится общаться на более примитивном уровне. Я пыталась их обучить, но выглядели они такими глупыми, что я быстро поняла – бесполезно. Слуха я лишилась в 1903-м году, после тяжелой болезни с высоченной температурой. Мне было почти семь лет, я уже хорошо говорила, но со временем поняла по их лицам, что звуки, которые я издаю, совсем не те, что я думаю, вот и махнула на это рукой. Однако, старалась играть на пианино. В шесть лет я уже играла Шопена. Сара думала, что я стану вундеркиндом. Теперь, когда я сажусь за пианино, комната пустеет, будто кто-то принес в коробке скунса. Наверное, не получается у меня уже играть по нотам, но мне нравится запах старого пианино и ощущения от прикосновения пальцев к пожелтевших клавишам. А музыка звучит у меня в голове. Джесси всегда остается и слушает. Только тогда и может усидеть на одном месте. Она говорит, что я играю призрачные вальсы. Я люблю Джесси. Иногда думаю, что ссора папы и мамы как-то связана с Джесси. Мама уже была замужем и родила Джона Роуза. И папа был женат, от первого брака у него Дейви. Муж мамы и жена папы умерли молодыми, мама унаследовала дом, а папа был семейным адвокатом. Поженились они в одна тысяча восемьсот девяносто втором году. Иногда я пытаюсь представить себе, как они тогда выглядели.