Весельчаки, храни вас Бог!. Дон Нигро

молодых. Они же кретины.

      МАРИНА. У нас нет героя-любовника.

      МАКДАФФИ. Нет героя-любовника? И как тогда ты назовешь меня?

      МАХОНИ. Надутым ослом, похотливым старым пердуном, надменным пустозвоном…

      МАРИНА. Ты слишком старый.

      МАКДАФФИ. Старый? Я старый? Ты называешь меня старым?

      МАХОНИ. Ты гастролировал по Уилширу, когда строили Стоунхендж.

      МАРИНА. Ты – Лир. Ты – Фальстаф. Ты – Скрудж. Ты даже Отелло, если в ударе и при плохом освещении. Но ты слишком стар для Гамлета. Нам необходим Гамлет.

      МАКДАФФИ. Джек Койн – Гамлет.

      МАРИНА. Джек Койн – пустышка. Джон Роуз – актер. Ты это знаешь. Ты сам его вылепил. И ты знаешь, что мы отчаянно в нем нуждаемся. Ты хочешь, чтобы эта труппа, которой ты посвятил всю жизнь, умерла, потому что ты недостаточно великодушен, чтобы подняться над разногласиями, которые возникали у вас в прошлом, и взять его обратно. Потому что без Джона Роуза эта труппа умрет, и умрет быстро. Ты этого хочешь? (Яростно вытирает слезы). Черт бы их побрал. Когда они нужны, их не выжмешь. А когда нет – льются как из ведра.

      (Пауза. МАКДАФФИ смотрит на нее, потом обращается в ДЖОНУ РОУЗУ, но холодно смотрит куда-то ему за спину).

      МАКДАФФИ. Видишь, чего ты добился, эгоистичный ублюдок? Заставил мою дочь плакать. Всю жизнь я безуспешно пытался научить мою дочь плакать, но ты, похоже, единственный из всех живущих, кто может довести ее до слез. И не в первый раз, должен добавить. (Пауза). Ты действительно хочешь вернуться в нашу труппу? После всего, что случилось, ты все равно хочешь вернуться?

      ДЖОН РОУЗ. Да, хочу.

      МАКДАФФИ. Потому что они наконец-то вышибли тебя из этой говняной голливудской фабрики, где ты так бесстыдно торговал собой?

      ДЖОН РОУЗ. Нет. Если на то пошло, они хотят, чтобы я остался.

      МАКДАФФИ. Тогда почему ты рвешься к нам? Чтобы мучить меня?

      ДЖОН РОУЗ. Это мой дом.

      МАКДАФФИ. Это не твой дом. Я даже не знаю, где мы, черт побери. Где-нибудь в самой глухой части центральной Англии, так?

      МАРИНА. Мы в Корнуолле.

      МАКДАФФИ. Не так и далеко.

      ДЖОН РОУЗ. Своим домом я могу назвать только эту труппу.

      (Пауза).

      МАКДАФФИ. Если он хочет, то на какое-то время может вернуться в эту труппу. Я делаю это ради моего ребенка и ради беспомощных, заблудших душ, находящихся на борту этого быстро идущего ко дну старого фрегата, и ради самого корабля. Но не ради него.

      ДЖОН РОУЗ. Есть одно условие.

      МАКДАФФИ. Условие? Ты ставишь мне условия?

      ДЖОН РОУЗ. Только одно.

      МАКДАФФИ. Я надеюсь, ты не рассчитываешь, что тебе будут платить за твою работу? Потому что мы варим суп из рукописей, а если старый Пайкрофт умрет при следующем переезде, чего я с нетерпением жду последние двадцать лет, мы собираемся его замариновать, чтобы потом приготовить канапе-сэндвичи.

      ДЖОН РОУЗ. Я привез подругу и хочу, чтобы она вошла в состав труппы.

      МАКДАФФИ. Подругу? В смысле, подружку? Ты говоришь про это несчастное, трясущееся существо? И ожидаешь, чтобы я взял в свою труппу эту нелепую американскую шлюху?

      ДЖОН РОУЗ. Она не шлюха.