Последняя стража. Шамай Голан

ее лицо к себе.

      – Ривка, – сказал он.

      Мама не отозвалась. Она и на самом деле была, как неживая.

      – Ривка, – еще раз сказал папа. – Ну, пожалуйста, Ривка. Бедная ты моя… Посмотри на Хаймека. Посмотри на меня. Что делать? Мы не можем умереть по своей воле. Мы должны жить дальше.

      Мама сказала медленно, словно пробуждаясь от своего страшного сна:

      – Да… Мы не можем умереть. А Ханночка смогла. Ее нет. Ее нет, Яков. Ты не забыл?

      – И несмотря ни на что… – сказал папа. Мама нагнулась к Хаймеку.

      – Как по-твоему, сынок, Ханночке сейчас холодно?

      Хаймек энергично закивал:

      – Холодно… я сам видел. У нее замерзли ноги.

      – Тогда мы должны надеть ей на ножки шерстяные носочки… те, что я ей недавно связала…

      В эту минуту из-за снежной пелены возник комендант лагеря. Одет он был более, чем тепло, а из опущенных и завязанных на тесемки ушей шапки-ушанки выглядывало багрово-красное лицо. Он посмотрел на холмик, уже почти совсем занесенный снегом, посмотрел на родителей Хаймека и на него самого и пробормотал:

      – Ну вот… уже добралась до вас косая… Тут у нас это быстро… придется привыкнуть Тут уж ничего не поделаешь. Это у нас так… запросто…Как ты сам давеча сказал, Янкель? Кто с силами не соберется, тот быстренько загнется… Смешной вы народ, евреи. Смерть ходит рядом, а вам бы все посмеиваться. Ну-ну…

      И комендант рассмеялся, хотя веселья на его лице не было. Рассмеялся и стукнул папу по плечу огромной рукавицей, подшитой синим брезентом.

      Глядя на этого неугомонного коротышку, поневоле улыбнулся и Хаймек. Только сейчас ему пришло в голову, что комендант похож на снеговика. Его запросто можно было представить рядом с бараком, на опушке леса. Ну и, конечно, правильно, что на ушанке у него красная звездочка – только так его и можно отличить от других заключенных. Комендант, отсмеявшись невеселым смехом, сделал строгое лицо и сказал:

      – Ну… вот… Будет вам торчать на морозе. Ползите в барак и отогрейтесь хорошенько. Посмотри на свою жену, Янкель. Еще немного и тебе придется копать еще одну могилу… ну, это я шучу. Но вас привезли сюда не для того… не для того.

      – Я не пойду, – тихо сказала мама. – Зачем мне греться? Ханночке ведь тоже холодно…

      Комендант каким-то образом понял смысл сказанного мамой. Лицо его, и без того красное, покраснело еще больше.

      – Глупости, – сказал он сердито. – Глупости. А теперь, евреи, слушай мою команду! Марш в барак. Это приказ! Если через пять минут вы еще будете здесь торчать, прикажу спустить собак. Ишь, какие!

      «Вот теперь он и вправду похож на начальника лагеря», – подумал Хаймек. – Кричит, по крайней мере, как настоящий начальник».

      И он вспомнил о немцах. Те умели кричать.

      Мальчику не хотелось в душный барак. Ему было жалко оставлять без снеговика лесную опушку. Ему было жалко маму, у которой почти заледенело лицо. Ему было жалко оставлять в холодной земле маленькую ласковую Ханночку.

      Медленно, очень медленно