Война и язык. Владимир Маяковский

но думаю, что никакому тореадору не придет в голову помахивать красным плащом перед желающим ему доброго утра другом. Нам тоже ни к чему на добродушное лицо какого-нибудь сельского барда наколачивать гвоздями вывеску.

      Во всех наших манифестациях первым стояло на знамени:

      «Всякое творчество свободно».

      Приходите!

      Встретим достойно каждого. Лишь бы между его глазами и жизнью не маячила тучная фигура Апухтина, лишь бы чист был язык, а не изъеден фразами «маститых».

      Сегодняшняя поэзия – поэзия борьбы.

      Каждое слово должно быть, как в войске солдат, из мяса здорового, красного мяса!

      У кого это есть – к нам!

      Нет нужды, что мы бывали несправедливы.

      Когда в авто мчишься сквозь сотни преследующих врагов, нечего сентиментальничать: «Ах, под колеса попала курица».

      Наша жестокость дала нам силу, ни разу не сдавшись жизни, нести наше знамя.

      Свобода творить слова и из слов.

      Ненависть к существовавшему до нас языку.

      С негодованием отвергать из банных веников сделанный венок грошовой славы.

      Стоять на глыбе слова «мы» среди моря свиста и негодования.

[1914]

      Не бабочки, а Александр Македонский

      Пора показать, что поэты не хорошенькие бабочки, созданные к удовольствию «полезных» обывателей, а завоеватели, имеющие силу диктовать вам свою волю.

      Конечно, то, что вы считаете за поэзию – на толстой странице богатенького журнальчика пляшущий в коротенькой юбочке Бальмонт, – надо в военное время запрещать, как шантан и продажу спиртных напитков.

      Я говорю о поэзии, которая, вылившись подъемом марша, необходима солдату, как сапог, – о той, которая, приучив нас любить мятеж и жестокость, правит снарядом артиллериста.

      Сначала о поэзии-прислуге:

      Янтарь на трубках Цареграда,

      Фарфор и бронза на столе

      И, душ изнеженных отрада,

      Духи в граненом хрустале.

      Иду вперед: простор и даль,

      Лазурь прозрачна небосклона,

      Точь-в-точь бумага Рис Рояль,

      Что в чудных гильзах Викторсона.

      Дактилоскопический оттиск!

      Как близко сошлись свободные пальцы барда с наемной рукой Михея!

      Для старой поэзии здесь нет ничего позорного.

      Деревенская Россия была так нища, что поэтов хоть в сельские учителя отдавай.

      Так, бедному Некрасову пришлось поступить в сельские старосты, а Надсону – выступать на студенческих вечерах.

      Тогдашняя Россия требовала от поэтов одного: скорее развозить в легоньких дрожках заученных размеров сведения о российской торговле и промышленности и тюки гражданских идей.

      Если теперь прийти к вам и сказать: «Я вот поэт, извольте»:

      Стонет в собственном бедном домишке,

      Свету божьего солнца не рад… —

      Вы руками замахаете. «Оставьте, – скажете, – исследование экономического положения трудящегося крестьянства взяла на себя политическая экономия». Сегодняшняя городская жизнь характеризована высшим разделением труда.

      Профессия