Проданный талант. Лидия Чарская

которую так живо напоминала ему его новая знакомая. Как живая встала перед ним миниатюрная Фигура Анны Викторовны; он вспомнил о ее, начатом еще в Вольске, портрете, быстро вынул его из чемодана, поставил мольберт, растер краски и, накинув на плечи рабочую блузку, стал дописывать ее портрет.

      Он так прилежно работал, что и не заметил, как отворилась дверь и Нюра, осторожно неся стакан кофе и булки, вошла в комнату.

      – Вот вам ваш завтрак! – произнесла она. – Батюшки! уж он за делом! – и девушка вскинула глазами на мольберт.

      – Господи! Что это за красавица такая! – вырвалось из груди ее восторженное восклицание.

      – Эта моя мама! – с заметной гордостью произнес Алексей. – Вам нравится?

      – Очень, очень хорошенькая! – восхищалась Нюра, разглядывая красивое лицо Анны Викторовны.

      – Что хорошенькая – душа у нее золотая! Видели бы вы, как она глаза над меткою чужого белья слепила, чтобы меня только накормить, одеть и обуть!

      И Алеша с жаром стал рассказывать о своей матери. За разговором они не заметили, как пролетело время и как незаметно сдружились, точно были знакомы давным-давно.

      Вдруг в передней раздался зычный, грубый голос, от которого задрожали даже стены маленькой квартирки.

      – Дядя пришел. Надо его кормить обедом, – произнесла далеко не радостным тоном Нюра и поспешила к себе.

      Алексей с новым жаром принялся за работу.

      III

      – Очень приятно познакомиться, молодой человек, – произнес минут через пять тот же грубый голос, – позвольте представиться: я хозяин настоящей квартиры, Дмитрий Васильевич Марин. – И на пороге показался худой высокий человек, с черной бородой, с далеко не привлекательным лицом.

      Алеше он с первого же взгляда не понравился; его маленькие, беспокойно бегающие глазки, его льстиво-угодливая улыбка, небрежный костюм и грубый, хриплый голос, все как-то сразу отталкивало от него.

      Марин любопытным взором окинул мольберт и громко, с удивлением спросил:

      – Чья эта картина?

      – Как чья? – не понял Алеша, – это я нарисовал портрет моей матери.

      – Вы? Да это не может быть! Этого не мог нарисовать такой юноша, почти мальчик, как вы, – грубо произнес Марин. – Я этому не верю.

      Алеша с наивным изумлением посмотрел на Марина.

      – Вы в самом деле находите, что этот портрет исполнен хорошо? – спросил он.

      Но Марин ничего не ответил. Он жадными глазами рассматривал портрет, то отступая на несколько шагов от мольберта, то приближаясь к нему, и повторял:

      – Не может быть! Этого не мог нарисовать начинающий юноша! Позволите мне посмотреть вашу работу у себя в комнате? – спросил он затем, прибавляя: – Там светлее.

      – Пожалуйста! – ответил Алеша.

      – Буду очень рад вас видеть у себя сейчас же! – произнес Марин и, поспешно схватив портрет, быстро выбежал с ним за дверь.