Сердце снежной королевы. Александр Верт

вложить в настоящую игрушку? Не в ту пластиковую заводскую подделку, а в настоящую, сделанную руками. Некоторые талантливые люди научились вкладывать чудо в свои творения, но мы – мастера − на то и мастера чудес, чтобы делать это лучше, добавляя празднику волшебной силы.

      Я − мастер Нового Года. Так же, как мой отец, и отец моего отца. Мой предок сотворил первою ёлку. Она была украшена всего лишь свечами и бантиками, но чуда в ней было так много, что ёлка стала символом праздника и зимней сказки. Я горжусь своим родом, и в то далекое время благоговел перед ним и своей миссией.

      Было в мире лишь одно явление, которое я мог бы назвать действительно ценным, таким же важным, как чудо Нового Года, − она. Королева Зимы, Владычица Метелей… Как ее только не называли. Но сама она звала себя Снежной Королевой.

      Да, та самая Снежная Королева из сказки. Холодная и беспощадная. Только я не верил в предание о ледяном сердце Кая. Мне всегда казалось, что все это лишь несправедливая ложь.

      Королева была действительно холодна. Высокая, статная, с белой кожей, в платье из синего полотна, с белой накидкой из шелка в морозных кружевах, с хрустальной короной на белых волосах. Она, блуждающая сквозь метели, порой мне даже снилась. Я вдохновлялся ее изящными руками с длинными пальцами, когда создавал хрустальные снежинки. Их холод и кристальная чистота казались мне недостаточными, чтобы показать ее такой, какой я видел ее сам. Потому в центр хрустальных льдинок я помещал алую искру. Она то загоралась, то вспыхивала и гасла. Но не как огонек, не как гирлянда или чистое пламя, а как блик, как мираж, как тайная, неуловимая, но могущественная сила.

      Так я колдовал над своими снежинками − большими и маленькими − и вешал их на деревянный образ ёлки. Это были просто доски, покрашенные зелёным, прибитые к стене с крючками. Никаких чудес, просто немного арт-декора − как говорите вы, люди. Мне же просто так было удобно. В полумраке она была почти как настоящая.

      Огонь моей лампы, едва освещавший стол, блестел на гранях, делая вид, что был отцом алого блика, а я улыбался, не замечая, что на деревню зимних мастеров налетела буря.

      Стучавшие от ветра ставни попадали в такт моего взволнованного, совсем юного сердца; вой ветра сливался с порывом воображения, а снежные хлопья, залепившие окна, словно приветствовали своих игрушечных сестер.

      Когда она зашла − я не заметил, не понял, не почувствовал. Склонившись над рабочим столом, я делал самую крохотную из снежинок моей коллекции. Последнюю и главную, робкую, но прекрасную.

      «Как и она», − подумал я и внезапно ощутил прохладу у своих рук.

      Подняв глаза, я замер без дыхания, без сил. Она стояла рядом, склонившись к моему столу, и изучала результат моей работы.

      − Ветра нашептали мне, что один из мастеров решил бросить мне вызов, сотворив самый прекрасный снег, − холодно произнесла она.

      Я только приоткрыл рот, прижимая к груди свои чудесные инструменты. Плохо понимая, что она говорит, я просто смотрел на нее. На тонкие светлые губы, на скулы, выточенные словно из хрусталя, на белые ресницы, будто покрытые инеем, и глаза с блеском серебра.

      − Так это правда, Мастер? − спросила она, резко выпрямившись.

      Как снежная гора, она взглянула на меня, грозя лавиной гнева, но вместо страха я испытал лишь восторг. Вот она − та самая! Великая! Вот она, стоит передо мной в моей мастерской. Стоит и смотрит на меня, видит меня, говорит со мной и ждёт моего ответа. И я ответил. Как есть, как было, как на духу всю правду ей сказал:

      − О великая Королева Снега, я никогда не посмел бы тягаться с вами, ведь я всего лишь Мастер Чудес, осмелившийся искать вдохновения в совершенных линиях ваших. Взгляните на эту снежинку, − показал я ей последнюю. − Я хотел, чтобы она была так же прекрасна, как и вы, чтобы все в праздник увидели ваше совершенство. Чтобы оно затмило изящество льда пестроту других игрушек. Осталось лишь вложить в нее чудо, чтобы мир знал, что у Зимы есть сердце.

      Я коснулся снежинки губами и вдохнул в нее свое алое Чудо, свой восторг и свою любовь, а Королева вдруг рассмеялась, коснулась тонким пальцем моей работы и велела ей исчезнуть.

      Покрывшись инеем, мое детище с треском разлетелось на осколки, а искра, мелькнув над столом, угасла.

      − У Зимы нет сердца! − заверила меня она. − Но говорил ты славно, потому я дам тебе три дня, чтобы его создать. Если через три дня Сердца, достойного меня, не будет, ты превратишься в снежную пыль!

      После этих слов она исчезла. Обернувшись метелью, выскользнула в приоткрытую дверь, а я остался сидеть за своим столом, глядя на искры собственных игрушек, наивных, как первая любовь.

      Глава 2

      Посидел я, помолчал, немного отошел от видения дивного. Понял, наконец, что со мной приключилось, и сразу так страшно стало. Забегал я по мастерской, заплакал, как маленький. Решил, что погубит меня Королева, непременно погубит за дерзость мою. Сам ведь мечтал, грезил о ней и накликал на беду себе внимание столь могущественной особы. Однако быстро понял, что от страха дрожать бесполезно, и побежал за советом к деду.

      Он