Лизочкино счастье. Лидия Чарская

в «Детском Кружке» г-на Сатина.

      ГЛАВА VIII

      Развенчанная принцесса

      – Что такое? Что случилось? Павлик, дитя мое, что с тобою! О, не плачь же так сильно, не надрывай моего сердца! – кричала не менее самого Павлика взволнованная и испуганная Анна Петровна, подхватывая свое сокровище на руки и баюкая его на коленях, как самого маленького ребенка. – Успокойся, Павленок мой, деточка моя, кто тебя обидел? Не плачь же, Бога ради, – продолжала она еще нежнее, видя, что Павлик не перестает реветь. – Костя Корелин, и ты, Аля Большая, и ты, Роза, вы бегаете быстрее всех: слетайте в аптеку да поскорее принесите каких-нибудь успокоительных капель для моего несчастного малютки.

      Но «несчастный малютка», ревевший теперь уже благим матом, при одном воспоминании об аптеке и лекарстве сильнее задрыгал ногами на руках матери и заревел еще громче, крича на весь дом, между всхлипываниями и рыданиями:

      – Не надо лекарства… Не хочу… Лучше пастилы…. пастилы рябиновой, она меня скорее успокоит…

      – Да, да, пастилы… непременно пастилы, моя крошка, – подхватила его мать, – Костя Корелин, беги за пастилой. Самой свежей спроси, слышишь? Самой свежей, для больного ребенка скажи… Да что же ты стоишь? Беги же!

      – А деньги? – робко осведомился Костя – быстроглазый, ловкий мальчуган, смуглый, как цыганенок, – вы не дали мне денег на пастилу, г-жа директорша.

      Но Павел Иванович не дал ему докончить и быстро сунул ему деньги в руку, умоляя бежать, как можно скорее, как будто от скорого доставление пастилы зависела жизнь ревущего Павлика.

      Костя, привыкший к подобным волнениям, опрометью бросился из комнаты, при чем налетел на входящего в эту минуту толстенького, розовенького, как свежая булочка, мальчика – Мишука или Медвежонка, как его называли дети за его неповоротливость и неуклюжесть, сбил того с ног и, запнувшись за стул, попавшийся ему на дороге, сам тоже упал, и оба мальчика забарахтались в одной общей куче.

      Павлик, услыша необычайный шум и грохот, происшедший от падения двух пансионеров, отнял платок от глаз и любопытно покосился одним глазком на то, что происходило. Увидя барахтавшихся на полу мальчуганов, он не выдержал и громко рассмеялся. Рассмеялись за ним и остальные дети, потому что нельзя было не смеяться, когда смеялся Павлик, общий любимец, в сущности очень добрый ребенок, но донельзя избалованный слишком нежными родителями. Рассмеялся и Павел Иванович, и строгая Анна Петровна, и даже смущенная, робкая Лиза невольно улыбнулась.

      Не смеялась только одна Мэри. Ей было не до смеха. Дрожа от волнения и злости, стояла она перед Павлом Ивановичем и спрашивала прерывающимся от гнева голосом:

      – Что же это такое? Неужели это правда? Неужели вы хотите взять первую попавшуюся девчонку на мое место? А мне что прикажете делать? Я три года играла у вас одни только главные роли. Не могу же я играть после этого чуть ли не служанок…

      – Нет, ты будешь изображать колдуний и злых волшебниц, а вовсе не служанок, – пропищал Павлик. – Ты мне сделала больно… Она мне