Сироты вечности. Дэн Симмонс

тесной скаутской форме и очках с толстыми стеклами.

      – Ко мне, скаут! – рявкнул он.

      – Да, сэр?

      – Уже получил задание?

      – Нет, сэр.

      Толстяк хмыкнул и принялся рыться в куче разложенных перед ним желтых картонных ярлыков. Выудил один своей огромной лапищей, мельком глянул на бледно-синие машинописные буковки и привязал к латунной пуговице на моем нагрудном кармане. Я вытянул шею и прочитал: «МОНТГОМЕРИ, П. Д., кап., 20-й сев. – кар. полк, СЕКТ. 27, МЕСТО 3424, ветераны из Северной Каролины».

      – Ступай же, мальчишка! – пролаял начальник.

      – Слушаюсь, сэр. – Я бросился прочь, но у самого выхода остановился. – Сэр?

      – Ну что еще? – Тот уже привязывал ярлычок другому скауту.

      – Куда мне идти, сэр?

      – Найди ветерана, к которому ты прикреплен, что тут непонятного? – Он нетерпеливо взмахнул рукой, словно отгоняя назойливое насекомое.

      Я скосил глаза на ярлык:

      – Капитана Монтгомери?

      – Да-да, если там так написано.

      Я набрал в грудь побольше воздуха и выпалил:

      – А где мне его искать?

      Начальник нахмурился, встал, подошел ко мне и рассерженно уставился на желтую бумажку через свои толстенные стекла:

      – Двадцатый северокаролинский… Сектор двадцать семь… Вон туда. – И он широким жестом очертил железнодорожные пути, рощу, облачко паровозного дыма и соседний палаточный лагерь. Почти опустились сумерки, и предзакатное красное солнце освещало сотни остроконечных шатров, раскинувшихся на холме.

      – Простите, сэр, а что мне делать, когда я найду капитана Монтгомери? – спросил я, когда начальник уже возвращался на место.

      Толстяк глянул на меня через плечо с плохо скрываемым омерзением. Мне раньше и в голову не приходило, что взрослый может так смотреть на ребенка.

      – Делай все, что он скажет, тупица. Иди же!

      Я развернулся и бегом припустил к далекому лагерю конфедератов.

      Там уже зажигали фонари. Повсюду среди бесконечных палаточных рядов толпились старики: они сидели на складных стульях, походных койках, скамьях и просто деревянных чурках, курили, болтали и временами сплевывали куда-то в сгущавшуюся между шатрами темноту. Сотни стариков, почти все с длиннющими бакенбардами и в тяжелой серой военной форме. Дважды я терялся и спрашивал у них дорогу. Ветераны отвечали на тягучем южном наречии, и я ни слова не мог разобрать, словно это был и не английский вовсе.

      В конце концов я все же вышел к северокаролинскому подразделению, зажатому между секторами Алабамы и Миссури, чуть в стороне от ветеранов из Западной Виргинии. Позднее, годы спустя, я часто спрашивал себя: почему верных Союзу виргинцев поместили в самую гущу бывших войск Конфедерации?

      Сектор двадцать семь находился в последнем ряду на восточной стороне, а место тридцать четыре двадцать четыре – в самой крайней палатке. Свет там не горел.

      – Капитан Монтгомери? – спросил