Название | Гоголь и географическое воображение романтизма |
---|---|
Автор произведения | Инга Видугирите |
Жанр | Культурология |
Серия | Научная библиотека |
Издательство | Культурология |
Год выпуска | 2019 |
isbn | 978-5-4448-1319-5 |
На таком фоне проясняется значение выступления Гоголя. Он был первым, кто набросал основные идеи новой географии в их взаимосвязи, хотя в статье это можно было сделать только в предельно обобщенном виде. То, что он выступил по вопросам преподавания, также имеет непосредственное отношение к становлению новой парадигмы: именно в связи с обучением географии встали вопросы реорганизации ее области и методов в работах Ж.-Ж. Руссо, И. Г. Песталоцци и И. Г. Гердера[46]. В своей статье Гоголь сформулировал идеи географического освоения мира, преображения географического знания в целостную картину Земли, через которую открываются смысл, красота и тайны Творения, как в этом был уверен и Риттер. Писатель говорил о закономерностях исторической жизни людей в отношении обитаемого ими пространства и настаивал на включении в сферу географии предметов, которые вошли в нее только в ХХ в. в рамках культурной и гуманитарной географии, – таких как история самой дисциплины или архитектура городов. Статья звучала как манифест новой географии и ее преподавания и одновременно – как манифест нового применения художественного слова, внедрения его в научный дискурс.
Новизны подхода Гоголя к географии современники не поняли и не оценили, а те, кто мог оценить, – промолчали: наиболее активный и последовательный популяризатор идей новой географии в России в первой половине XIX в. Н. А. Полевой не успел отрецензировать «Арабески» Гоголя – его журнал «Московский телеграф» уже был запрещен, в то время как Погодин, с которым Гоголь делился мыслями о планах географических и исторических сочинений, как можно предполагать[47], видел в эстетических аспектах геоисторического дискурса писателя профанацию науки, как, впрочем, и В. Г. Белинский[48]. Эстетизация науки, свойственная всем статьям Гоголя, стала объектом насмешек в немногочисленных рецензиях на «Арабески»[49]. Здесь же стоит предупредить и современные оценки статьи Гоголя как «художественной», в отношении знания географии «неглубокой» и т. п., тогда как на самом деле она отражала особенности дискурса романтической историографии и географии, который в начале XIX в. считался научным. Эстетизация науки отразила самую суть ее романтического периода и, в частности,
43
44
Там же. С. 106–111.
45
46
47
О мнении Погодина свидетельствует письмо Гоголя от 14 декабря 1834 г.: «Не думай также, чтобы я старался только возбудить чувства и воображение. Клянусь, у меня цель высшая» (Переписка Н. В. Гоголя: В 2 т. / Сост. и коммент. А. А. Карпова и М. Н. Виролайнен. М., 1988. Т. 1. С. 353).
48
Ср. у Белинского в статье «О русской повести и повестях г. Гоголя („Арабески“ и „Миргород“)»: «Я очень рад, что заглавие и содержание моей статьи избавляет меня от неприятной обязанности разбирать ученые статьи г. Гоголя, помещенные в „Арабесках“. Я не понимаю, как можно так необдуманно компрометировать свое литературное имя. Неужели перевести или, лучше сказать, перефразировать и перепародировать некоторые места из истории Миллера, перемешать их с своими фразами, значит написать ученую статью?.. Неужели детские мечтания об архитектуре ученость?.. Неужели сравнение Шлёцера, Миллера и Гердера, ни в каком случае не идущих в сравнение, тоже ученость?.. Если подобные этюды – ученость, то избавь нас бог от такой учености!» (
49
В «Библиотеке для чтения» (1835, т. 9, кн. 3, март, отдел 6: «Литературная летопись», с. 8–14) и в «Северной пчеле» (1835, № 73, 1 апр., с. 289–292). Предполагают, что рецензии принадлежали редакторам этих изданий – О. И. Сенковскому и Ф. В. Булгарину, см. комментарий: