Не дом, а игрушечка. Александр Вельтман

а теперь и так хорошо… и под окошко сядешь… не простудишься… а то грудь и шея открытые… не годится…

      Распорядившись таким образом, старик успокоился, рад выдумке. Сядет подле окна, посадит подле себя внучку и насмехается в душе над проходящею молодежью.

      – Да, смотрите, смотрите!.. Каков у меня внучек? Хорош мальчик? а?.. Что ж не смотрите? Это, верно, не девочка? Такой же небось юбоншик, как вы?.. Да! как же, так и есть!.. Нет! милости просим мимо двора щей хлебать!..

      III

      Заколдованная дедушкой от всех глаз, Которые ищут предметов любви, долго Сашенька была еще беспечным ребенком, которого занимали сказки няни, птички, цветы и даже порхающая бабочка в садике. Но вдруг что-то стало грустно ей на сердце, чего-то ей как будто недостает, время от утра до вечера что-то тянется Слишком долго: сидеть с дедушкой скучно, рассказы няни надоели, все бы сидела одна у окошечка да смотрела на улицу – нет ли там чего-нибудь повеселее?

      – Нянюшка, отчего это мне все скучно? – говорит она няне.

      – Отчего же тебе скучно, барышня? – отвечает ей няня.

      – Сама не знаю.

      – Оттого, верно, тебе скучно, что подружки нет у тебя.

      – Подружки? – проговорила Сашенька призадумавшись. – Где ж взять ее, няня?

      – А где ж взять? Откуда накличешь?

      «Накликать», – подумала Сашенька, когда няня вышла, и она стала накликать заунывным голосом под напев сказки про Аленушку:

      Подруженька, голубушка,

      Душа моя, поди ко мне;

      Тоска-печаль томят меня.

      Вдруг показалось ей, что голос ее как будто отзывается где-то. Она прислушалась: точно, кто-то напевает в соседском дому.

      Сашенька приотворила боковое окно, взглянула, вспыхнула, сердце так и заколотило.

      – Ах, какая хорошенькая! – проговорила сама себе Сашенька. – Вот бы мне подружка!

      И долго-долго смотрела она стыдливо сквозь приотворенное окно на Порфирия, который также разгорелся, устремив на нее взоры, и думал: «Ах, какой славный мальчик! вот бы нам вместе играть!»

      «Я поклонюсь ей», – подумала Сашенька, но вошла няня, и, как будто боясь открыть ей свою находку подружки, захлопнула окно.

      На дворе стало смеркаться, а няня сидит себе да вяжет чулок.

      Так и вечер прошел. Легли спать; а Сашеньке не спится, ждет не дождется утра.

      Настало утро. Надо умыться, богу помолиться, идти к дедушке поздороваться, пить с ним чай, слушать его рассказы, а на душе тоска смертная.

      – Не хочется, дедушка, чаю.

      – Куда же ты? Сиди.

      Ах, горе какое! – Сашенька с места, а дедушка опять:

      – Куда ж ты?

      – Сейчас приду, дедушка.

      Сашенька наверх, в свою комнату, а там няня вяжет чулок.

      Так и прошло время до обеда; а тут обед. А дедушка кушает медленно, а после обеда, покуда заснет – сиди, не ходи.

      Господи! Что это за мука!

      Но вот дедушка уснул. Няня вышла посидеть со старым Борисом за ворота. Сашенька одна; приотворила тихонько окно, тихонько запела: «Подруженька, голубушка», но никто не отзовется, в соседском доме окно закрыто.