Город Баранов. Николай Николаевич Наседкин

потрепал свою щегольскую, как у Репина, бородку. – Даже в голову не приходило…

      – Не мучайся, – обрадовал я, – есть уже такая. На днях в одной конторе увидел – календарь такой, репродукция. Слыхивал ты про художника А. Набатова?

      – Вроде нет.

      – Я тоже – в первый раз. Представляешь, он Россию в виде молодой прекрасной и совершенно обнажённой девушки изобразил. Она рождается-выходит из какого-то шара – то ли земной шар, то ли яйцо, а может, и то, и другое вместе. Шар этот раскалывается на две половинки, на два лика: слева – вестгот какой-то, рыцарь-крестоносец, справа – узкоглазый азиатский лик, монголо-татарский. Они, лица эти – и европейца, и азиата – мертвы, сине-чёрны, безжизненны. А Россия – кровь с молоком, вся полна жизни, глаза голубые светятся. Правда, ангелы-ангелочки с крылышками уже венец терновый на голову ей готовятся примерить, фоном картине – горящие церкви, кровавое зарево пожарищ…

      Митя слушал моё неуклюжее описание, морщил лоб, пытаясь, видно, представить въяве картину неизвестного ему, да и, вероятно, ещё мало кому известного, А. Набатова. Вздохнул недоверчиво.

      – И что, Россия у него – совсем нагишом? Да ещё, поди, и расщеперилась? Это модно щас.

      – Типун тебе! Ничего сального нет – всё со вкусом, в меру. Она, Россия-то, в пол-оборота к зрителю стоит. Только глаза-глазищи – не прикрыты и прекрасны.

      – Ну, что ж, смело. Надо взглянуть, – констатировал Митя. – Где, говоришь, видал?

      – В ЖЭУ нашем, в третьем. Там у них до сих пор портрет Ленина под стеклом висит, в галстуке и пиджаке, а рядом вот они Россию обнажённую повесили…

      – Вот именно – повесили, – буркнул Митя. – Давай-ка, именинник, репетатур лучше да стихи свои почитай.

      Новая порция наконец-то полностью уравновесила организм. Захотелось есть. Мы с Митей подналегли на колбасу из бизонов и ворованную у нас и нам же корейцами проданную красную рыбу. Когда чуть прожевали, я и сделал Мите второй подарок в мой рождественский день.

      – Я, – сказал я Мите, – читать свои вирши тебе не буду, а почитаю лучше настоящие стихи. Слушай.

      Я достал из-под матраса номер «Барановской жизни».

      – Надеюсь, ты не начал читать местные газеты?

      – Я что – гребанулся? – даже оскорбился Дмитрий Шилов. – Одна дерьмократам задницу подтирает, другая – коммунякам. Чума на оба ихних дома!

      – Ну, тут ты горячишься, – возразил я, – бывают и в наших газетах проблески. Вот, смотри, какого поэта наконец открыли:

      Колокольный звон всея Руси

      Небеса с землёй соединяет.

      Господи, помилуй и спаси!

      Мой народ беды своей не знает.

      С куполами сорвана душа,

      В трауре великая держава…

      Погибает Русь не от ножа, —

      От идей, что плещутся кроваво…

      – Кто это, кто? Как зовут? – возбудился Митя.

      – Владимир Турапин. Смотри, вот портрет его. Сам он из Москвы, но жил когда-то, в детстве, у нас, в нашей области. Так что – земляк.

      Друг Митя схватил газету, всмотрелся