Песнь Ахилла. Мадлен Миллер

Ахилла. Лес поредел, и мы оказались в рощице, с одного боку подпертой скалистым взгорьем. Еще не вершина, но мы были от нее недалеко, и над нами сияло голубое небо.

      – Добрались.

      Хирон снова опустился на колени, и мы слезли с него, слегка пошатываясь.

      Мы очутились перед входом в пещеру. Но это слишком грубое для нее название, потому что стены ее были не из темного камня, а из бледно-розового кварца.

      – Входите, – велел кентавр.

      Проем в камне был до того высок, что даже Хирону не пришлось наклоняться, чтобы войти. Мы пошли за ним и, оказавшись внутри, заморгали – там царил сумрак, но от кварцевых стен было куда светлее, чем мы ожидали. В одном конце пещеры бил небольшой источник, который, казалось, просачивался прямиком в камень.

      По стенам висели предметы, которых я прежде не видел: странные приспособления из бронзы. На потолке нарисованные точки и линии складывались в созвездия и движения небесных тел. На выдолбленных в стенах полках стояли десятки глиняных горшочков, испещренных косыми пометками. В одном углу висели лиры и флейты, а рядом с ними были сложены разные инструменты и кухонная утварь.

      Постель была всего одна – человеческих размеров ложе, устланное звериными шкурами и приготовленное для Ахилла. Ложа кентавра я так и не увидел. Возможно, он не спал вовсе.

      – Садитесь же, – сказал он.

      Внутри стояла приятная прохлада – то, что нужно после палящего солнца, и я с благодарностью повалился на подушку, указанную Хироном. Он наполнил две чаши из источника и подал нам. Вода была пресной, свежей. Пока я пил, Хирон возвышался над нами.

      – Завтра будешь валиться с ног, – сказал он мне. – Но если поешь, будет не так плохо.

      Над костерком в дальнем конце пещеры побулькивала густая похлебка с крупными кусками мяса и овощей, и Хирон разлил нам ее по мискам. Было и сладкое, круглые красные ягоды, которые он держал в выдолбленном камне. Я набросился на еду – удивительно, до чего я проголодался. То и дело я поглядывал на Ахилла, и по мне пробегало пьянящее облегчение. И все-таки я сбежал.

      Осмелев, я указал на развешанные по стенам бронзовые инструменты:

      – А это что?

      Хирон сидел напротив, подогнув лошадиные ноги.

      – Это для хирургии, – сказал он.

      – Хирургии? – Такого слова я не знал.

      – Для врачевания. Вечно я забываю, как невежественны люди внизу. – Говорил он ровно и спокойно, как о чем-то бесспорном. – Иногда нужно отнять конечность. Вот этими режут, этими – сшивают. Иногда спасти целое можно только усечением части.

      Он смотрел, как я разглядываю инструменты, изучаю острые, зубчатые края.

      – А ты хочешь обучиться врачеванию?

      Я покраснел.

      – Я совсем в этом не разбираюсь.

      – Ты ответил не на тот вопрос, что я задал.

      – Прости, наставник Хирон.

      Мне не хотелось его сердить. Он меня отошлет.

      – Нечего тут просить прощения. Отвечай, и все.

      Я ответил, чуть запинаясь:

      – Да. Хочу. Это ведь полезно, да?

      – Весьма полезно, –