Песнь Ахилла. Мадлен Миллер

думая, вдруг услышу плеск волн под ее ногами. Подул легкий ветерок, и я с благодарностью закрыл глаза. А когда открыл их, она стояла передо мной.

      Она была выше меня, выше любой женщины. Черные волосы струились по спине, кожа – до невозможного бледная – сияла серебром, словно впитала в себя лунный свет. Она стояла так близко, что я чуял ее запах, запах морской воды, приправленный темным медом. Я не дышал. Не смел.

      – Ты Патрокл.

      Я вздрогнул, заслышав ее голос, хриплый, скрипучий. Я ожидал звона колокольчиков, а не перестука камней в воде.

      – Да, госпожа.

      Она поморщилась от омерзения. Глаза у нее были нечеловеческие – целиком черные, с золотистыми крапинками. Я не мог заставить себя в них поглядеть.

      – Он будет богом, – сказала она.

      Я не знал, что отвечать, поэтому ничего и не ответил. Она склонилась ко мне, и у меня даже промелькнула мысль – неужто дотронется. Но она, конечно, не стала.

      – Тебе ясно?

      Щекой я чувствовал ее дыхание, совсем не теплое, а ледяное, как сама морская пучина. Тебе ясно? Он говорил, что она не любит ждать.

      – Да.

      Она склонилась еще ниже, нависла надо мной. Ее рот был красной раной, будто вспоротый живот жертвенного животного – окровавленный, пророческий. За ним поблескивали зубы, острые, белые будто кость.

      – Хорошо.

      Беззаботно, словно себе под нос, она добавила:

      – А ты скоро умрешь.

      Она развернулась и нырнула в море, не оставив даже кругов на воде.

      Я не сразу вернулся во дворец. Не мог. Вместо этого я пошел в оливковую рощу, присел среди узловатых стволов и падалицы. Она была далеко от моря. Сейчас я хотел скрыться от запаха соли.

      А ты скоро умрешь. Она сказала это равнодушно, как нечто безусловное. Она не желала меня ему в спутники, но я не стоил того, чтобы меня убивать. Что такое для богини несколько десятилетий человеческой жизни – их даже и помехой не назовешь.

      Ей хотелось, чтобы он стал богом. Она сказала это так просто, как нечто само собой разумеющееся. Бог. Этот образ у меня с ним совсем не вязался. Боги были холодными, далекими – далекими как луна, у них не было ничего общего с его яркими глазами, с теплым озорством его улыбок.

      Она вынашивала честолюбивые замыслы. Даже полубога непросто сделать бессмертным. Такое, правда, уже случалось – с Гераклом, Орфеем, Орионом. Теперь они восседали в небе, воцарившись в созвездиях, наслаждаясь амброзией за столом у богов. Но эти мужи были сыновьями Зевса, их крепкие жилы полнились чистейшим божественным ихором. Фетида была меньшей из меньших божеств, всего-навсего морской нимфой. В сказаниях таким божествам приходилось пробивать себе дорогу с помощью изворотливости и лести, с помощью милостей от богов посильнее. Сами они ничего особенного не могли сделать. Только жить – вечно.

      – О чем задумался?

      Меня нашел Ахилл. В тихой рощице его голос прозвучал громко, но я даже не вздрогнул. Я почти ждал, что он придет. Я этого хотел.

      – Ни о чем, – ответил я.

      Это была неправда. Наверное, на такой вопрос и нельзя ответить правдой. Он уселся рядом, ноги босые, запыленные.

      – Она