Горюч камень Алатырь. Анастасия Туманова

пожалуется, – угрюмо возразил Закатов, швыряя скрученное полотенце на спинку кресла. – У него самого рыльце в пушку. И ведь каков подлец – ещё взятку предлагал! Вороной кобылой, к-каналья!

      – Что делать-то будем, Никита Владимирыч?

      К этому вопросу Закатов оказался не готов и некоторое время молча ходил по комнате, хмурясь и ероша ладонью непросохшие волосы.

      – Что делать?.. Право, не знаю. Влоньская, разумеется, останется здесь. Вероятно, я напишу её матери. А на Казарина надо подавать в суд! Кстати, Александра Михайловна проснулась?

      – Да вы ведь и покойника подымете! – проворчала Дунька. – Пойду гляну. А вы покуда хоть в приличный вид себя приведите! Сущий атаман разбойный, а не…

      – Дунька, отчего ты замуж не идёшь?

      Экономка в недоумении обернулась. Закатов, сидя на краю стола с папиросой в зубах, старательно прикуривал от свечи, и встретиться с ним взглядом Дуньке не удалось.

      – Стара я, барин, для таких подвигов, – суховато ответила она, берясь за ручку двери. – А вам грех глупости шутить!

      – Отчего же глупости? И разве ты стара? Тебе ведь двадцать пять!

      – Ну и что – молодушка, скажете?.. По-нашему, по-деревенски-то – перестарок залежалый!

      – М-да? Отчего же этого перестарка у меня регулярно сватают?

      – Стало быть, заняться дурням нечем! – отрезала Дунька. – А вы меня всё равно никуда не выдадите, потому я вольная! И вовсе не ваша была, а Маняшина!

      – Боже упаси, и в мыслях не было, – без улыбки сказал Закатов. – Но разве тебе самой никогда не хотелось?.. Ты так любишь Маняшу… у тебя могли бы быть свои дети.

      Дунька ничего не ответила, но взглянула на своего барина так, что Закатов сразу почувствовал себя сморозившим несусветную глупость.

      – Дунька, я тебя обидел?

      – Много чести – обижаться-то на вас… Да сами-то рассудили б! Коли я в замужество ударюсь, на кого Маняша-то останется? На Парашку, дуру набитую? Аль на вас?!.

      – Тоже дурака набитого?

      Дунька благородно промолчала, но Закатов понял, что оказался весьма близок к истине.

      – Я ведь, барин, перед покойницей Настасьей Дмитриевной в ответе за Маняшу-то. Куда ж тут «замуж»? – наконец, ответила она. – Нет уж, вы мне о таком и намёков не стройте… Вот как Маняша замуж соберётся – тогда, может, и я вслед за ней рыскну.

      – Постой, – по непроницаемому веснушчатому лицу экономки Никита никак не мог понять – шутит она или говорит серьёзно. – Но ведь тогда ты и в самом деле уже окажешься… м-м… в почтенных годах, и…

      – Ай, было б корыто – а свиньи сыщутся! – безмятежно утешила Дунька, выходя из кабинета и оставляя своего барина в глубокой задумчивости.

      Через час Александрин сидела на краешке стула в кабинете Закатова. Она была всё так же бледна, но больше не плакала. Большие глаза смотрели на Никиту прямо и серьёзно. Тот чувствовал себя довольно неловко: беседовать с женщинами ему приходилось редко, а уж вести разговоры, подобные этому – и вовсе никогда.

      Однако,