Заблудшие. Серия Кровавый Навет. Татьяна Полозова

и, сощурившись, посмотрела на багряно-красное закатывающееся солнце, лишь на половину выглядывающее из-за горизонта. Сегодня был тяжелый день, может, мы сделаем это завтра? – С мольбой в голосе спросила она. К тому же повалил снег, его крупные хлопья оседали на одежде и волосах, и, тая, он оставлял агентов намокать.

      Марлини и сам жутко устал, так что был рад просьбе девушки, но вида не подал и не замедлил съязвить:

      –Робинсон, в Академии ты не была такой неженкой. Ты больше думала о работе. – С издевкой ответил он, как двусмысленно остановившись на последних словах. – Но, раз ты устала, давай поедем в отель. – Небрежно согласился мужчина.

      –Я вообще мало соображала в Академии. Потому что, если бы я по-настоящему думала, я бы никогда… – Кетрин резко повернула голову, но тут же остановилась, увидев издевательский взгляд напарника.

      Она перевела взор на Лафарга, который с такой жалостью посмотрел на нее, словно ее приговорили к пыткам. Кетрин слегка улыбнулась, не подавая вида, что ее раздражает излишняя жалость и качнула головой, дав понять, что прекрасно понимает, на что идет.

      ***

      Когда солнце уже начинало садиться, старый индеец подошел к землянке, где спал, измученный долгой тяжелой ночью, подросток, вчера впервые прошедший ритуал очищения. Отцом мальчика был заезжий европейский журналист, интересующийся культурой коренных жителей Америки. Мать же – жительница резервации умерла почти год назад, и теперь тринадцатилетний мальчишка жил у одной из одиноких старух – дальней родственницы его матери. Он помогал ей по хозяйству, а она была ему кем-то вроде его опекуна. Хотя в реальности практически не занималась воспитанием мальчика. Он был скорее на попечении всего поселка. Жители резервации не хотели отдавать его в приют, говоря о том, что здесь – среди своих он сможет сохранить сознание настоящего индейца, а там – вдали от однообщинников, его сознание будет развращено образом жизни «колонистов».

      Внутри жилища, где его разместили, находилась деревянная лежанка, устланная домотанными коврами. Голова мальчика лежала на пуховой подушке в цветастой наволочке, накрыт он был одеялом из натуральной верблюжьей шерсти.

      Кроме лежанки в доме – одном из старейших во всем поселении, была невысокая тумбочка, наспех сколоченная из соснового дерева. На тумбочке стоял алюминиевый чайник со свистком и кружка, наполненная буро-зеленой густой жидкостью, в которой плавали остатки какой-то травы.

      За перегородкой, ограждавшей помещение, где жил подросток, находилась еще одна комната, где жила его глухая опекунша.

      Когда-то она была первой красавицей в поселке, но теперь от ее молодости и красоты остались только глубокие морщины, перерезавшие иссушенное пустынным солнцем лицо, глухота, артрит и слабое зрение, которое с каждым днем ослабевало еще больше. Женщина рано стала вдовой, после того, как муж погиб на охоте, сорвавшись с обрыва. Поговаривали, что это какой-то из давних поклонников Белой Лилии, так звали опекуншу, сбросил ее мужа с пустынной