Красная комната. Август Юхан Стриндберг

фоне темного облака, какой контраст!

      – Ах, ничего-то ты не понимаешь!

      Селлен не был силен в искусстве аргументации, но верил в свою правоту, и его здоровый инстинкт помогал ему избегать многих ошибок.

      – Но ты не продашь ее, – повторил Лунделль, который проявлял трогательную заботу о материальном благополучии своих друзей.

      – Ничего, как-нибудь проживу! Разве мне когда-либо удалось хоть что-нибудь продать? И я не стал от этого хуже! Поверь, я хорошо знаю, что прекрасно продавал бы свои картины, если бы писал как все остальные. Думаешь, я не умею писать так же плохо, как они? Не беспокойся, умею! Но не хочу!

      – Не забывай, что тебе надо заплатить долги! Одному Лунду из «Чугунка» ты должен пару сотен риксдалеров.

      – Если я сейчас и не заплачу, он не обеднеет от этого. Кстати, я подарил ему картину, которая стоит вдвое больше.

      – Ну и самомнение у тебя! Да она не стоит и двадцати риксдалеров.

      – А я оценил ее в пятьсот, по рыночным ценам. Но, увы, о вкусах не спорят в нашем прекрасном мире… Мне, например, кажется, что твое «Снятие с креста» – мазня, а тебе оно нравится, и никто тебя не осудит. О вкусах не спорят!

      – Но ты ведь лишил нас всех кредита в «Чугунке»; вчера Лунд прямо заявил об этом, и я не знаю, где мы будем сегодня обедать!

      – Ничего не поделаешь! Как-нибудь проживем! Я уже целый год не обедал!

      – Зато ты ободрал как липку этого несчастного асессора, который попал тебе в когти.

      – Да, это правда! Какой славный малый! И к тому же талант; сколько неподдельного чувства в его стихах; я их читал тут как-то вечером. Но боюсь, он слишком мягкий по натуре, чтобы чего-нибудь добиться; у него, у канальи, такая чувствительная душа!

      – Ничего, в твоем обществе это у него скоро пройдет. И как тебе только не стыдно: за такое короткое время совершенно испортил юного Реньельма. Зачем-то вбил ему в голову, что он обязательно должен поступить на сцену.

      – И он все тебе разболтал! Вот молодец! Впрочем, у него все устроится, если только он выживет, что не так-то уж просто, когда нечего есть. Господи! Кончилась краска! Нет ли у тебя немного белил? Боже милостивый, из тюбиков выжато все до последней капли; Лунделль, дай мне немного краски, пожалуйста.

      – У меня осталось ровно столько, сколько мне самому может понадобиться, а если бы и было, я бы поостерегся тебе что-нибудь давать!

      – Не болтай чепухи; ты ведь знаешь, что времени у меня в обрез.

      – Ну правда же, нет у меня для тебя красок! Был бы ты поэкономнее, их хватило бы дольше…

      – Ну конечно, это мы уже слышали! Тогда дай мне денег!

      – Денег? Мы же только что говорили о деньгах!

      – Тогда возьмемся за тебя, Олле; ты сходишь в ломбард!

      При слове «ломбард» Олле просиял: он знал, что теперь можно будет поесть. Селлен принялся шарить по комнате.

      – Что у нас тут такое? Пара сапог! В ломбарде за них дадут всего двадцать пять эре, так что лучше уж продать их совсем.

      – Это же сапоги