Всему свое время. Олег Михай

от родного города.

      Полк Сержанта грузился в железнодорожный состав, увязывались намертво к платформам боевые машины, настроение у личного состава было весёлое, бесшабашное. Ещё не знали, куда и зачем едут. Жена прибежала за час до отправки. В это время Сержант впервые пожалел, что ему удалось после учебной части попасть служить домой, в свой родной город. Служил на расстоянии в несколько автобусных остановок от дома, чем был в последние месяцы очень доволен. Это самодовольство обернулось сейчас тревожными страшными глазами смертельно напуганной женщины.

      – Ты что так на меня смотришь, жена? Куда бы мы ни ехали, скоро дембель[3], а он, как известно, неизбежен!

      Шутки не получилось, глаза жены ещё сильнее потемнели, стали ещё страшнее. Позже Сержант часто думал: «Как она догадалась? Неужели на самом деле существует женское сердце-вещун»?

      Не было же ещё тогда сообщений в газетах, наполненных идиотским энтузиазмом, об оказании интернациональной помощи. О долге, который мы должны отдать далёкой стране Среднего Востока. Не было номеров «литературки» с фотографиями милого мусульманина в чалме, целящегося в невидимую цель. Тогда вообще ещё ничего не было. Как ничего не было 21 июня 1941 года. А она чувствовала. Может быть, сердце ей подсказывало, что в старой военной типографии в этот самый момент уже набирали текст памятки. И уже задрожали руки седовласой наборщицы, прочитавшей первый экземпляр и понявший смысл этой страшной бумаги.

      Сержант встал, встряхнул головой, страшные глаза жены исчезли. Он стоял на плоской крыше бронетранспортёра, вернее того, что ранее было им.

      Боевая машина имела грустный вид. Песок поглотил все восемь колёс выше оси. Задняя часть была смята «в гармошку».

      – Грустно начинаем свой путь, воин-интернационалист, – сказал себе Сержант, коснувшись разбитого носа и правой части скулы, где был прилеплен пластырь.

      Сразу же вспомнились события двухчасовой давности, когда ехавший сзади танковый тягач из ремонтной роты врезался в бронетранспортёр Сержанта. Первой мыслью было: «Всё, начались эти самые “боевые действия”». В отсеке стояла пыль, на губах вкус крови вперемешку с песком. Очнулся окончательно лишь тогда, когда подтянулся на руках и выглянул из люка. Майор, ехавший по-походному в переднем отсеке, лежал на песке недалеко от правого борта БТРа, ощупывая разбитое лицо. Откуда-то сзади бежал бледный, с выпученными глазами боец последнего призыва, вероятно, водитель злосчастного тягача. Воин лепетал:

      – Товарищ майор, товарищ майор, я не… Товарищ майор, вытирая рукавом разбитое лицо, отвечал коротко:

      – Убью, с-сука…

      Сержант оглядел внушительную громаду тягача. Хорошо, если этот парень хотя бы у себя дома в деревне водил трактор, а то он сейчас такого наделает в этой заграничной командировке!

      Как учат солдата в учебных подразделениях, Сержант знал не понаслышке. Сам стрелял до этого лишь два раза по три патрона. Видел, как на соседнем танкодроме

3

Дембель – в советское время военнослужащие последних шести месяцев службы.