Закон полена. Андрей Золотухин

на ухабах, скрипела рессорами, пугая лесную живность и заставляя прятаться глубже в зелень. Серый четверик уверенно нес ее, послушный твердой руке возницы, изредка подбадриваемый грубым окриком и свистом бича. Мастерски съезженные кони мощно толкали копытами землю и шумно храпели, круто заходя в повороты. На запятках два рослых грума с бандитскими рожами лихо уравновешивали карету от заноса, и, судя по серьезному вооружению, были еще и телохранителями. Герб на дверце кареты принадлежал графине Д., фрейлине Ее Величества, даме во всех отношения влиятельной и серьезной, вершившей монаршую волю в политике и более деликатных делах, не терпящих лишнего внимания.

      Подъезжая к поместью, возница укоротил галоп на крупную рысь, а в воротах и вовсе перешел на широкий шаг, давая лошадям отдышаться. Разгоряченные гонкой кони, еще полные сил, норовисто сопротивлялись человеческой воле, но успокоенные умелой рукой и ласковым голосом, постепенно сдались.

      Подъехав к мраморной лестнице, ведущей в дом, карета остановилась. Один из грумов, легко соскочив с запяток и отодвинув подбежавшего лакея, открыл дверцу и разложил спрятанные в днище кареты ступеньки, в поклоне предложив шею в качестве перил. Рука в дорожной перчатке, проигнорировав опору, ухватила грума за ухо и защемила в горсти так, что здоровяк пикнул и присел от боли.

      – Паскудники, решили меня раньше времени в гроб загнать.

      Голос графини был слаб, но тверд, под глазами темнели синяки, заметные даже под густой вуалью. Графиню укачало от бешеной скачки, но властный характер не давал ей идти на поводу у измученного тела и выглядеть слабой в глазах слуг.

      – Матушка, вы же сами приказали быстрее пули… – пробасил грум, но графиня сильнее сжала ухо, отчего тот быстро умолк.

      – Не перечь – высеку. Неси меня в дом.

      И бросила лакею: «А ты доложи о моем приезде и приготовь мне комнаты».

      – Уже все готово, Ваша Светлость! – отчеканил лакей и потрусил впереди, показывая дорогу. Довольный возможностью услужить, грум подхватил графиню на руки, как ребенка, и поспешил за ним. Следом за графиней, ковыляя и шатаясь, из кареты вышел пожилой человек, по-столичному одетый, в непомерно большом парике. Согнувшись пополам, он опорожнил желудок прямо себе под ноги, забрызгав чулки и дорогую обувь, под веселое ржание второго грума и возницы. Те не упустили возможность поглумиться над тем, кто выше по статусу и ниже по здоровью. Человеку было плохо и ему казалось, что над ним смеются даже лошади.

      Александр

      Огонь в очаге шипел древесной смолой и лениво облизывал дно походного казана, помогая Касыму готовить еду во дворе единственной уцелевшей избы. Ничто в лице Касыма не говорило об отношении к произошедшему. Он резал овощи, мурлыча под нос свою бесконечную степную песню, время от времени снимая пену с поверхности кипящей воды. Радмир мрачно чистил оружие, следуя ежедневному воинскому правилу, и пытался не смотреть на окружающее его разорение, вспоминая дневные мысли о достатке и женитьбе