Клотильда. Николай Гарин-Михайловский

появлялся и добродушно, ласково говорил:

      – Ваше благородие, а масла тоже купить? А кострульку, так щоб когда супцу, а то коклетки сжарить? Три галагана тут просят.

      – Хорошо, хорошо…

      Сегодня же я купил и лошадь, и седло, и всю сбрую. Лошадь маленькая, румынская, очень хорошенькая и только с одним недостатком: не всегда идет туда, куда всадник желает. Впоследствии, впрочем, я справился с этим недостатком, накидывая в такие моменты на голову ей свой башлык: потемки ошеломляли ее, и тогда она беспрекословно повиновалась. Никита пошел и дальше, сшив моей румынке специальный чепчик из черного коленкора, с очень сложным механизмом, движением которого чепчик или опускался на глаза, или кокетливо возвышался над холкой румынки.

      Мне так по душе пришлась моя румынка, что я хотел было прямо верхом и ехать к месту своего назначения, но Никита энергично восстал, да и я сам, впрочем, раздумал, за поздним вечером, ехать по неизвестной совершенно дороге – и поехали вместе с Никитой на катере.

      Когда, приехав в бухту, я вышел и вещи были вынесены, боцман спросил:

      – Прикажете отчаливать?

      – Ваше благородие, пусть они хоть помогут нам палатку поставить, чего же мы с вами одни тут сделаем?

      – У вас время есть? – обратился я к матросам.

      – Так точно, – отвечал боцман и приказал своим матросам помочь Никите.

      – Ну, где же будем ставить палатку? – спросил Никита.

      – Где? – Это вопрос теперь первой важности, и, отогнав все мысли, я стал осматриваться.

      Что за чудное место! Золотистый залив, глубокий там, вдали, слева, город виднеется, справа, на мысе, монастырь, здесь, ближе, надвигаются горы, покрытые лесом, в них теряется наша глубокая долина с пологим берегом, с этой теперь золотистой водой, с этим воздухом, тихим, прозрачным, с бирюзовым небом, высоким и привольно и далеко охватившим всю эту прекрасную, как сказка, панораму южного вида.

      Кажется, отсюда видна гостиница «Франция», где живет Клотильда, или я обманываюсь? Но бинокль со мной. Конечно, видна…

      – Где же, ваше благородие?

      Да, где? Но где же, как не здесь, откуда видно…

      – Здесь.

      Никита стоял в недоумении.

      – Да тут, на самом берегу, нас кит-рыба съест, а то щикалки… Туда же лучше…

      И Никита показал в ущелье долины.

      – Нет, нет, тут.

      – Ну, хоть тут вот под бугорком, а то как раз на дороге.

      Там в стороне был пригорок, и, пожалуй, там в уголке было еще уютнее и виднее. Между берегом и пригорком образовался род открытой, в несколько сажен в ширину, террасы. С той стороны терраса кончалась горой и лесом. Лучше нельзя было ничего и придумать.

      Матросы уехали.

      – Ну, вот и готова палатка, – говорил Никита, деловито обходя со всех сторон мою палатку.

      – Може, чаю, ваше благородие, хотите? – спросил вдруг Никита.

      – Хочу, конечно, и очень хочу.

      Никита принялся за самовар, а я на разостланной бурке, на своей террасе, в тени каштанов, лежу и любуюсь