NOS4A2. Носферату, или Страна Рождества. Джо Хилл

коробка неиспользованных рождественских открыток. Мальчик и девочка в пушистом и длинном нижнем белье заглядывали за угол и с широкими от удивления глазами смотрели на Санта-Клауса, стоявшего во мраке перед рождественской елью. Пижама девочки была частично расстегнута, открывая округлую половинку ее попки. Джон Партридж порой говорил, что Бинг не может налить воду из ботинка, если инструкции будут написаны на каблуке. Возможно, он был прав, но его сын не сожалел о том, что увидел двух малышей. Письмо скользнуло в рождественскую открытку, а открытка – в конверт, украшенный листьями остролиста и блестящей клюквой.

      Прежде чем опустить письмо в почтовый ящик, расположенный в конце улицы, он поцеловал конверт, словно был священником, готовым преклонить голову перед Библией.

* * *

      На следующий день он ждал почты в 14:30. Именно в это время почтальон проходил по улице мимо его белого грузовичка. Цветы из фольги на переднем дворе Бинга лениво вращались, создавая едва слышимый шум.

      – Бинг, – сказал почтальон, – разве вам не полагается быть на работе?

      – Ночная смена.

      – Война началась? – спросил почтальон, кивнув на одежду Бинга.

      Бинг носил форму горчичного цвета, которую он надевал в моменты, когда хотел чувствовать себя счастливым.

      – Если что, я буду к ней готов, – ответил Бинг и подмигнул почтальону.

      Из Страны Рождества ничего не было. Да и как могло быть по-другому? Он ведь послал письмо лишь днем раньше.

* * *

      Ничего не пришло и на следующий день.

* * *

      И на следующий.

* * *

      В понедельник Бинг был уверен, что ответ придет. Он вышел на крыльцо за полчаса до прибытия почтальона. Над гребнем холма – как раз за колокольней церкви Новой американской веры – чернели отвратительные грозовые тучи. Буря, как чувствовал Бинг, могла задержаться еще на один день. Приглушенный гром гремел в двух милях отсюда и в восемнадцати тысячах футов вверху. Грохот не походил на вибрацию – он шел к центру Бинга и сотрясал его кости, обернутые жиром. Его цветы из фольги истерично вращались, звуча для мира, как свора детей на велосипедах, несущихся с холма вне всякого контроля.

      Гром и жужжание цветов из фольги вызывали беспокойство Бинга. Было очень жарко, и грохот грома напоминал выстрел гвоздомета (вот как Бинг думал об этом: не как о дне, когда он убил своего отца, а как о времени, когда случайно выстрелил инструмент). Отец почувствовал ствол, прижатый к его левому виску, и покосился на Бинга, который стоял над ним. Он сделал глоток пива, пошевелил губами и сказал:

      – Боюсь даже думать, что ты имеешь шары.

      Нажав на курок, Бинг сел рядом с отцом и прислушался к дождю, стучавшему по крыше гаража. Джон Партридж распластался на полу. Одна его нога дрожала. На передней части штанов растекалась моча. Бинг сидел, пока не вошла его мать. Она начала кричать. А потом была ее очередь – хотя обошлось уже без гвоздомета.

      Бинг стоял во дворе и наблюдал, как грозовые облака громоздились в небе над церковью, которая стояла на вершине холма. Там работала его