Предчувствие беды. Фридрих Незнанский

молчала.

      Ремень взвился и опустился на белый живот. И тут же ее крик, и багряная полоса, пересекающая нежную белую кожу, и его рев. И снова взмах, и новый удар плетью, и еще, и еще.

      – Ты… мой… господин… – выкрикнула Александра.

      Плеть замерла.

      Он медленно разделся, сунул ей в лицо разбухший от желания член и приказал:

      – Возьми его!

      Она старалась. Его руки, тискавшие ее грудь, щипавшие ее тело, причиняли боль, но она очень старалась. Он замычал, вдавливая себя в разбитые губы. Саша закашлялась, вывернулась. По губе стекала густая белесая жидкость.

      – Ага, вот как надо с тобой обращаться! – захохотал он.

      – Дай мне полотенце, – едва вымолвила женщина.

      Он принес с кухни смоченное водой полотенце, осторожно отер ее губы, пот со лба. Неожиданно Глеба пронзили щемящая жалость и нежность.

      – Дурочка, я так люблю тебя, – пробормотал он, прикладывая мокрое холодное полотенце к ссадинам на животе.

      – А я тебя не-на-ви-жу, – по слогам еле выговорила Саша. – Ты извращенец, садист… Тебя расстреляют, – добавила она в полном отчаянии.

      Он вскочил:

      – Извращенец? Прекрасно! Ненавидишь? Замечательно! Мы, садисты, любим, когда нас ненавидят. Но я, хоть и садист, забочусь о тебе! О том, чтобы удовлетворить твою ненасытную похотливую утробу. Я принес тебе подарок, моя радость!

      Он склонился к сумке и вытащил огромный резиновый фаллос.

      – Какова штучка, а? Надеюсь, тебе понравится!

      Саша взвизгнула. Ремень, превращенный в петлю, крепко охватил ногу, обвился вокруг металлического каркаса кровати. Он навалился на женщину, ухватил свободную, отчаянно дрыгающуюся ногу, придавил ее коленом и, потрясая над нею резиновым чудовищем, захохотал:

      – Ну что, начнем? Тебе будет хорошо! Я удовлетворю тебя на всю катушку!

      Турецкий появился в приемной Меркулова ровно в девять утра. Преподнес Клавдии букетик игольчатых астр, за что был вознагражден обворожительной улыбкой.

      – На месте? – кивнув на дверь, спросил он.

      – Да, Константин Дмитриевич уже ждет вас, Александр Борисович. А уж мы-то как заждались! – понизила она голос и одарила Александра еще одной улыбкой.

      Турецкий послал девушке («девушка», как известно, понятие весьма относительное) воздушный поцелуй и исчез за дверью кабинета.

      – Прибыл? Хорошо. Проходи, садись, – телеграфным стилем проговорил Меркулов.

      – Ну-с, что тут у вас произошло, в ваших палестинах?

      – Палестины, положим, у нас общие. На ночные «Новости» успел?

      – Да.

      – Значит, в курсе.

      – В курсе чего? Разбился самолет. Это, конечно, весьма прискорбно, но не такая уж редкая вещь в наш век техногенных катастроф.

      – Это так, это так… Это правда, но не вся.

      – Ну, как я понял, в катастрофе погиб гендиректор «Аэрофлота» Сомов. Это точно или утка?

      – Это точно. Владимир Сомов был на борту. Это подтверждают работники Шереметьева.

      – Что