Кровь-любовь. Современные поэты о любви. Александр Кабанов

знай сегодня мои размеры сладкой любви…» Населению нравится.

      А настоящая любовная лирика? Нет, она не исчезла. Как бы ее голос не заглушался гулом самодеятельного стихотворства и громыханием эстрадных виршей.

      «Кровь-любовь» – сборник именно такой лирики.

      «кровь-любовь», – так нельзя рифмовать,

      но прожить еще можно…

      – пишет один из его авторов, Александр Кабанов.

      Да, рифмовать «любовь» с «кровью» уже нельзя: избитая рифма. Но сопряженность Любви, Эроса, с жизнью и смертью из поэзии никуда не ушла. «Эрос Танатосу говорит…» – проходит рефреном в стихотворении другого автора сборника, Ирины Ермаковой. Эрос вступает в поединок с Танатосом. И побеждает его.

      В «Кровь-любовь» вошли стихи девяти крупных современных поэтов – разных поколений, работающих в разных поэтиках, живущих в разных городах и в разных странах… Объединяет их Любовь – ars amatoria – как тема создаваемых ими стихов. И любовь к высокому поэтическому ремеслу, ars poetica.

С.А.

      Ирина Ермакова

      «он так меня любил…»

      он так меня любил

      и эдак тоже

      но было всё равно на так похоже

      похоже так чтоб раззвонить про это

      шнур намотать на середину света

      бикфордо-телефонный и поджечь

      и лишнюю америку отсечь

      пусть катится и плавает вдали

      раз так любил а не умел иначе

      пусть с трубкою своей стоит и плачет

      на половинке взорванной земли

      Люба

      Богородица глянет строго:

      сопли утри!

      Ты – любовь.

      Царство твое внутри.

      Чем валяться ничком,

      кричать целый день молчком,

      лучше уж тарелки об стенку бить —

      верное дело.

      И тарелка уже поет,

      кружась волчком,

      и сама взлетает,

      нож воткнулся в стол,

      начинает дрожать, звенит,

      дождь за шторой пошел,

      набирает силу, гремит.

      И она слушает

      ошалело.

      Дождь идет без слов,

      а кажется, окликает:

      – Любовь! Любовь!

      И она оборачивается,

      и сияет.

      И так нежно цветут

      радужные синяки,

      словно есть на этой земле уют,

      а реветь глупо,

      словно тут не пьют,

      не орут,

      не бьют,

      не все – дураки.

      Ты чего, Люба?

      Улыбается.

      Знает, что всех нас ждет

      не ухмылка больная,

      не искривленный рот,

      не пинок в растущий живот

      и не вечные горы

      несвязанного лыка,

      а – блестящий манящий свод

      весь —

      вот такая вот

      сиятельная

      слепительная

      улыбка.

      «Когда за мной ухаживали разом…»

      Когда за мной ухаживали разом

      полковник Соловьев и мэтр Розов,

      таскали мне одни и те же розы

      и заливались общим соловьем,

      что не к лицу стареющей невесте

      обоих слать в одно и то же место,

      тогда я врозь отправила их честно,

      и вот они ушли туда живьем.

      А там живому – понимаешь сам,

      там – сущий сад, серьезные аллеи,

      о, там высокопарны небеса!

      Обломанные на венцы, алеют,

      пятнают вид терновые кусты…

      Я в сумерки посланников жалею:

      переступив бумажные цветы,

      идут, следя распахнутые ямы,

      и гении зарытой красоты

      над ними вьются тучными роями.

      Из разных мест они идут вдвоем

      и видят, как настырными корнями

      кресты пропарывают напролом

      наш тонкий шар, забившийся в аллею.

      Они идут к скамейке за углом,

      обиженные (я-то их жалею,

      они не знают, и несут горбы

      своей любви, которые алеют

      сквозь жизни, сквозь одежды, как грибы).

      Идут к скамейке, где отводят душу,

      витиевато, в две благих трубы

      костят