Тень шпаги. Сергей Раткевич

я случайно, – поспешно сказал Карвен и приложил ко рту платок. Вот же незадача! Скорей бы засохло, что ли…

      – Я так и понял, – едва заметно усмехнулся отец. – Приложи – ка игус, а то рубаху кровью замараешь, а губа еще распухнет, чего доброго. Девки потом смеяться станут.

      Карвен чуть не заплакал. Даже в последние часы жизни старый кузнец думал не о себе!

      «А эти… эх, братья – братья…»

      Он торопливо вскочил, отыскал шкатулку с лекарствами, открыл, достал листок игуса и приложил к губе.

      – Так – то лучше. Немного подержишь, и никакого следа не останется. В молодости он меня частенько выручал, этот эльфийский цветок. Любил я в молодости подраться…

      «Ты не заплачешь. Не смей! Не смей, я сказал!»

      – А ну – ка… повтори мне «Основы кузнечного ремесла, от предков завещанные»! – попросил кузнец, когда Карвен отнял руку с листком игуса от губы и убедился, что кровь больше не течет. – Зря я тебя, что ли, учил?

      «Зря, папа… но этого я тебе никогда не скажу!»

      – А как же молитва? – промолвил он вместо этого.

      – Подождет молитва. В любом случае… я намерен… дождаться Рассвета. Раз уж тебе… кажется, что это важно.

      Могучие руки кузнеца бессильно покоились поверх одеяла. Никогда ему уже не взять молота. И сыну его молота не держать.

      «Что ж ты так плохо нас воспитывал, папа?! Что ж так мало драл за уши?! Все боялся, что рука тяжелая… Ну почему мама ушла так рано? Почему ты не женился еще раз? Не умирал бы ты сейчас почти совсем один! Не пировала бы сейчас в соседней комнате стая коршунов… братья, называется! Как они могли?! Как?!»

      – Основы кузнечного ремесла, от предков завещанные… – нарочито размеренным тоном начал Карвен. Так, словно ничего не случилось. Словно ничего не может случиться.

      А свеча горела спокойно и ровно. И большие синие тени прятались в углах. Так продолжалось всю ночь, всю долгую ночь до самого рассвета. Сын говорил, а отец слушал. Сын отвечал, а отец внимал этому ответу, словно бы брус металла на ладони взвешивал, прикидывая, будет ли толк, или все – одна ржавчина? И горела свеча, ровно горела, и синие тени смотрели из темных углов, и чем дольше говорил сын, тем ясней становилось лицо отца, радовался он, что сын верно воспринял отцовские наставления. И так продолжалось всю ночь, всю долгую ночь до самого рассвета.

      – Еще раз – как осуществляется эта проковка? – вдруг спросил кузнец. – Еще раз и подробнее!

      – Рассвет, отец! – испуганно выдохнул сын, поворотясь к окну.

      Он и сам не заметил, как ночь миновала.

      – Неужели ты думаешь, я не чувствую? – странно улыбнулся кузнец. – Ведь это мой последний… а ты не печалься, за любимым делом время незаметно бежит. Вот эта ночь для тебя и пробежала. Так и жизнь пройдет, как эта ночь… оглянуться не успеешь. Главное – хорошо свое дело делать. Для того и живет человек. Итак, проковка…

      – Папа, а молитва? Я же должен…

      – Это и будет самой лучшей молитвой! – твердо ответил кузнец. – Другой мне не надо.

      Карвен, запинаясь, заговорил,